В-четвертых, мистер Круп любит красиво говорить, а мистера Вандемара больше интересует еда.
Налетел порыв ветра, и пожар разгорелся сильнее.
— Не люблю пауков, — сообщил мистер Вандемар. — Невкусные.
Послышался пронзительный вопль, и крыша здания с грохотом обвалилась, а пламя охватило стены.
— Похоже, не все умерли до пожара, — заметил мистер Круп.
— Ну, теперь-то уж все, — сказал мистер Вандемар, отрезая себе еще сырой собачатины. Обед он нашел в канаве по дороге к монастырю. Вот что значит шестнадцатый век! — Что теперь?
Мистер Круп ухмыльнулся. Зубы у него были страшнее, чем у покойника.
— Теперь — на четыреста лет вперед, — объявил он. — В Нижний Лондон.
Мистер Вандемар проглотил информацию вместе с мясом щенка.
— А там чего? Убивать?
— О да! — кивнул мистер Круп. — Убивать — это непременно!
Посвящается Ленни Генри, моему другу и коллеге,
без которого эта книга просто не появилась бы,
а также Меррили Хейфец, другу и агенту,
с которой все идет так, как надо
…Меня в Лес святого Иоанна дуриком не заманишь: я испугаюсь. Испугаюсь нескончаемой ночи среди мрачных елей, кровавой чаши и хлопания орлиных крыльев[3].
Пролог
Накануне отъезда в Лондон Ричард чувствовал себя скверно. Вечер начался неплохо. Он получил кучу открыток с трогательными напутствиями, знакомые дамы — вполне симпатичные — горячо обнимали его на прощанье, друзья советовали держать ухо востро в «этом жутком городе» и подарили белый зонт с картой лондонского метро, который купили вскладчину. Первые две кружки пива тоже были ничего, но дальше… с каждым следующим глотком ему делалось все тоскливее…
В итоге Ричард оказался на улице. Он сидел на тротуаре перед пабом в шотландском городишке и прикидывал: стошнит его или нет.
Да, Ричарду было совсем не весело.
Внутри, в пабе, друзья шумно праздновали его отъезд, и в их веселье мерещилось что-то зловещее. Ричард крепче сжал сложенный зонтик и невольно подумал, что переезд на юг, в Лондон, может оказаться большой ошибкой.
— Гляди, милый, — послышался надтреснутый старушечий голос, — глазом не успеешь моргнуть, как прогонят ко всем чертям… А то и за решетку упекут. Это запросто. Ну, ты как?
Ричард встретился взглядом с бабкиными проницательными глазками, утопавшими по бокам длинного птичьего носа.
— Да… ничего.
Он выглядел совсем мальчишкой — с чистой белой кожей, темными волнистыми волосами и огромными ореховыми глазами, которые смотрели растерянно, будто его застали врасплох. Эта растерянность и делала Ричарда привлекательным (хотя сам он удивлялся, что девушки в нем находят).
На грязной физиономии старухи мелькнула улыбка.
— На, возьми. — Она сунула ему пятьдесят пенсов. — Давно на улице?
— Нет-нет, я не бездомный, — смущенно забормотал он, пытаясь вернуть монетку. — Возьмите. Мне не надо. Я только вышел на минутку. Между прочим, завтра уезжаю в Лондон, — зачем-то сообщил он.
Она смерила его подозрительным взглядом и забрала монетку. Пятьдесят пенсов исчезли в складках кофт и платков, в которые она была обмотана.
— Бывала я в Лондоне. Я там замуж вышла. Но он оказался подлецом. Говорила мне мать: выходить надо за своих, но я была молодая, красивая — теперь-то по мне не скажешь, — и я его любила…
— Не сомневаюсь, — пробормотал Ричард, окончательно смутившись.
Тошнота постепенно отступала.
— Ну, ничего хорошего из этого не вышло. Я сама нищенствовала — знаю, каково это. Вот и подумала, что ты тоже. Тебе зачем в Лондон-то?
— Я нашел там работу, — с гордостью сообщил он.
— Что за работа?
— Э-э… инвестирование.
— А я была танцовщицей, — заявила старуха и неуклюже затопала по тротуару, фальшиво напевая себе под нос.
3
Полностью цитата выглядит так: «Вот чего не могу понять, — сказал он сам себе, — это почему считается, будто деревенские названия поэтичней лондонских. Доморощенные романтики едут поездами и вылезают на станциях, именуемых „Дыра на дыре“ или „Плюх в лужу“. А между тем они могли бы прийти своими ногами и даже поселиться в районе с загадочным, богоизбранным названием „Лес святого Иоанна“ Оно, конечно, меня в Лес святого Иоанна дуриком не заманишь: я испугаюсь. Испугаюсь нескончаемой ночи среди мрачных елей, кровавой чаши и хлопанья орлиных крыльев. Да, я пуглив. Но ведь это все можно пережить и не выходя из вагона, а благоговейно оставаясь в пригородном поезде». (
4