– Как Вам будет угодно! – тут же подхватилась довольная директриса, спешно выбегая из комнаты.
– Спасибо! – прозвучало ей вслед. – И организуйте после этого место для конфиденциального разговора с моей дочерью.
– Катерина, я хочу, чтобы ты лично оценила этого парнишку, – после удаления ненужных ушей обратилась к главе родовой службы безопасности государыня, ткнув пальцем в огромную голограмму, на которой плёлся к выходу с полигона одинокий паренёк.
– Но он же ранен, находится под «химией» и к тому же ещё явно сильно устал! – недоумённо воскликнула безопасница. – Да и уровень подготовки, несмотря на всё им продемонстрированное, у меня не сопоставимо выше. Не позорьте меня, государыня!
– Дело не в тебе, Катя! Я ни в коем случае не хочу тебя как-то унизить или оскорбить, – более мягким тоном проговорила Ярая, не обращая никакого внимания на вновь раскашлявшегося министра внутренних дел. – И это не приказ, а личная просьба. Считай это мимолётным капризом взбалмошного тирана, деспота и диктатора, который необходимо сохранить в полном секрете.
– Принято! – прозвучало от поднявшейся и быстро вышедшей из помещения женщины.
– Не кашляй! – повернулась к министру государыня. – Это последнее испытание для Счастливчика. После него, независимо от результата, ты прекратишь прессование его семьи, вернув всё на исходные позиции. И давай вместе подумаем, чем ещё можно компенсировать участия парня в предстоящем поединке.
***
Полигон бункера специальной практической подготовки.
На подходе к выходу я что-то подфутболил. Но что, так и не понял – уставшие глаза уже мало что различали в стоящем перед ними тумане. Я и сюда добрался, словно ведомый каким-то автоматическим навигатором. Скорее всего, под ноги попался выброшенный пустой автоматный магазин.
«Почему эта долбаная дверь снова не открывается?» – ткнул я устало кулаком здоровой руки по вредной штуковине с цифрой «22». Эта гадина снова преграждала мне путь к буханочке свеженького беленького хлебушка с хрустящей корочкой, сводящей с ума своим воображаемым ароматом, которую я собирался купить в столовой или буфете как можно скорее. На большее, к сожалению, у меня просто не хватало денег. Как и сил дотерпеть до недалёкого ужина.
Расход энергии, как бы я её сегодня не экономил, был просто колоссальным. И моя голова это подтверждала. «Раненая» рука также не улучшала настроение. И если после покидания полигона её терзающая боль должна будет исчезнуть, то раскалывающаяся голова так быстро не пройдёт.
Я, уткнувшись шлемом в запертую дверь, с трудом держался на подрагивающих ногах. В ушах стоял противный писк. Перед глазами периодически проносились чёрные мошки. И мне уже ничего, кроме как можно скорейшего избавления от голода, жажды и усталости, не хотелось – ни денег, ни каникул, ни освобождения от занятий, ни тем более каких-то балОв. Сейчас бы бессовестно нажраться, напиться (не путайте с выражениями набраться и надраться) и часов на десять минимум завалиться в родную кроватку.
«Какой ещё, нахрен, третий раунд? Такого в программе сегодняшнего праздника не было!» – с трудом добрался смысл нового сообщения до моего измученного сознания. – «Что значит специалист против победителя? Идите вы все в жопу!» Неподъёмный автомат выскользнул из рук, и я практически рухнул возле так и не шелохнувшейся двери. Неудобно подвернулась правая нога, что-то больно вдавилось в левое бедро, освобождённое от опустошённой аптечки, но мне было абсолютно на это наплевать. Пять минут отдыха я честно заслужил!
Сколько времени прошло в неожиданном забытьи я не знаю. Но в сознание меня привело чувство надвигающейся опасности. Эфирной энергии на то, чтобы определить её направление у меня не было. Никаких посторонних звуков различить я не смог. Физических сил хватило только для того, чтобы со стонами и матюками, которых уже не стеснялся, взгромоздиться на ноги и схватить то, что подвернулось под руку.
Автомат мне не поддался, поэтому пришлось доставать из набедренной кобуры пистолет – он в несколько раз легче и из ладони пока не выпадал. Неосторожное движение левой рукой снова привело к усилению боли в ней. Пришлось засунуть её в карман брючной части комбинезона. И, хромая на обе ноги, поплестись вперёд, пытаясь рассмотреть новые, надеюсь последние на сегодня, приключения.
Долго мучиться мне не пришлось.
– Ты труп! – прозвучал взрослый женский голос из-за спины после того, как из правой руки выбили едва удерживаемое оружие и в заднюю часть шлема ткнули чем-то твёрдым.
Медленно развернувшись, я увидел главную телохранительницу государыни, облачённую в однотипный моему защитный костюм. Теперь ствол направляемого ею пистолета упирался в район моего лба. А за ним виднелось открытое забрало и цепкие глаза, смотрящие, как мне показалось, в самую душу.
– Сама такая! – буркнул я, разжимая в кармане левую руку и отпуская спусковой рычаг гранаты с выдернутой чекой.
Больно, как и обещала наставница, было очень сильно. Намного сильнее, чем при ранении в руку. На миг мне даже показалось, что левой ноги у меня больше нет. Но продлилось это не долго. Не успел я упасть, как все неприятные ощущения в руке и ноге исчезли, словно их никогда и не было.
Встать мне помогла та же телохранительница, первой поднявшаяся после учебного взрыва. Она же проводила меня к безропотно открывшемуся на этот раз выходу с полигона, фыркнув напоследок:
– Молодец!
А вот за протягиваемую булькающую флягу я готов был на месте расцеловать Ольгу Станиславовну, прощая все её прегрешения передо мной, как говорится, вольные и невольные. Оживая с каждым новым глотком «небесной амброзии», я всё чётче понимал, что употребляю не воду, а что-то другое – насыщающее, тонизирующее и придающее море сил.
– Много за один раз нельзя! – с силой вырвали флягу из рук. – Тем более подростку.
Мои прояснившиеся наконец-то глаза разглядели, что никого, кроме меня и отчего-то злой физкультурницы, рядом со снова закрывшейся двадцать второй дверью не было. Телохранительница государыни, никого не дожидаясь, ушла.
– Расскажешь кому-нибудь – прибью! – раздражённо бросила Говорова, пряча булькающий сосуд в кармане военного кителя. – И лучше чем-нибудь ещё подкрепись.
А после секундных раздумий, отворачиваясь, добавила:
– Чтобы ты знал – я была против третьего раунда. И вообще – извини!
– За что? – не понял я, вспоминая свои мысли о грехах женщины. Неужели нежданно-негаданно угадал?
– Приказы надо исполнять! Или нести ответственность за их неисполнение, – тихо, но жёстко проговорила наставница, намекая, насколько я понял, на моё непослушание с дежурством в столовой.
Но, спиной, наверное, ощутив, что я по-прежнему мало что понимаю, пояснила:
– Менять степень влияния экипировки на организм её носителя до полного окончания всех циклов сражений я не могу. Она настраивается заранее. В моей власти только её аварийное отключение.
Вспомнив все ощущения, испытанные на полигоне, я в сердцах воскликнул:
– Вы что, увеличили у меня уровень боли?
– Ты дурак? – резко повернулась ко мне Ольга Станиславовна. – Я не садистка. И чужие страдания удовольствия мне не доставляют. Я повысила вес предметов, которые попадали в твои руки, так как, если честно, несмотря на все твои физические кондиции, не предполагала, что ты продержишься так долго. Тем более что дойдёшь до самого конца.
– Извините! – смутился я, припоминая, что действительно изначально автомат показался мне чересчур тяжёлым. Но мало ли, может это так и должно быть у малознакомого оружия? А вес остального снаряжения я вообще не знал. – Но всё равно …
Нервно отмахнувшись от того, что я хотел сказать, наставница больше ничего не говорила, а провела в арсенальную комнату и разоружила. Потом, подождав за дверью раздевалки и хмуро проконтролировав возвращение остального принадлежащего гимназии имущества, вытолкала за двери бункера.