Он убежал и скоро вернулся с тремя метелками из больших перьев. Директор сначала немного удивился, но потом сказал, что ничего, для репетиции ими можно воспользоваться. Бульон дал нам, Эду, Аньяну и мне, по метелке.
— Итак, дети, — сказал директор, — предположим, что я господин министр. Вы должны подойти ко мне и преподнести цветы.
Мы сделали все, как сказал директор, и отдали ему метелки. Директор держал метелки в руках, но вдруг рассердился. Он посмотрел на Жоффруа и сказал:
— Вот вы там, сзади, я видел, что вы смеетесь. Я бы хотел, чтобы вы нам объяснили, что вам показалось таким смешным. Нам тоже хочется посмеяться.
— Я смеюсь над тем, что вы сказали, господин директор, — ответил Жоффруа. — Будет очень смешно, если приколоть банты к волосам Никола, Эда и этого любимчика-подхалимчика Аньяна.
— Хочешь в нос получить? — спросил Эд.
— Ага, — сказал я.
И Жоффруа мне как даст! Тут началась драка. Другие ребята тоже приняли в ней участие, все, кроме Аньяна. Он катался по полу и рыдал, что он не любимчик-подхалимчик, и что никто его не любит, и что его папа пожалуется министру. Директор махал тремя метелками и кричал:
— Прекратите, сейчас же прекратите!
Все бегали взад и вперед, а мадемуазель Вандерблерг упала в обморок. Просто жуть!
На другой день, когда приехал министр, все прошло очень даже хорошо. Правда, мы его не видели, потому что нас отправили в какой-то кабинет, и даже если бы министр захотел нас увидеть, он бы не смог, ведь дверь заперли на ключ.
И чего только не придумает наш директор!
Я курю
Я был в саду и ничего не делал. Потом пришел Альцест и спросил, чем я занимаюсь. Я ответил:
— Ничем.
Тогда Альцест сказал:
— Пошли со мной. Я тебе кое-что покажу. Вот будет потеха!
Я, конечно, сразу пошел. Мы с Альцестом дружим. Не помню, говорил ли я вам, что Альцест мой товарищ. Он очень толстый и все время что-нибудь жует. Но на этот раз он ничего не ел, а держал руку в кармане, и пока мы шли, то и дело оглядывался назад, словно проверял, не идут ли за нами.
— Так что ты мне покажешь, Альцест? — спросил я.
— Погоди, не сейчас, — ответил он. Наконец, когда мы завернули за угол, Альцест вынул из кармана толстенную сигару.
— Гляди, — сказал он, — она настоящая, не из шоколада. Он мог бы и не говорить, что она не из шоколада. Будь она из шоколада, Альцест не стал бы мне ее показывать, он бы ее давно съел.
Я был немного озадачен. Ведь Альцест сказал, что будет потеха.
— И что же мы будем делать с этой сигарой? — спросил я.
— Как это что? — ответил Альцест. — Мы ее будем курить, черт возьми!
Я не понял, что тут веселого. И конечно, это не понравилось бы маме и папе. Но Альцест сказал, что мама и папа, наверное, не запрещали мне курить сигару. Я подумал и должен был признаться, что мне запрещено рисовать на стенах моей комнаты, разговаривать за столом при гостях, пока они сами со мной не заговорят, наливать воду в ванну и пускать там кораблики, есть пирожные перед обедом, хлопать дверями, ковырять в носу, употреблять грубые слова. Но курить сигары мне ни разу не запрещали.
— Вот видишь, — сказал Альцест. — На всякий случай, чтобы не было неприятностей, надо найти укромное местечко, где нас никто не увидит и мы сможем спокойно покурить.
Я предложил пустырь за нашим домом. Папа туда никогда не ходит. Альцест сказал, что это я здорово придумал, и мы уже собирались перелезть через забор, как вдруг Альцест хлопнул себя по лбу.
— У тебя есть спички? — спросил он, и я ответил, что нет.
— Тьфу ты, — сказал Альцест, — как же мы закурим сигару?
Я предложил попросить огонькау какого-нибудь прохожего на улице. Один раз я видел, как это делал папа. Было очень интересно, потому что прохожий щелкал зажигалкой, а из-за ветра ничего не получалось. Тогда он дал папе свою сигарету, а папа прижал ее к своей, и сигарета прохожего вся измялась, и он был этим очень недоволен.
Но Альцест сказал, что я, наверно, с луны свалился. Никогда взрослый не даст нам прикурить, потому что мы еще маленькие. Жаль! Мне было бы интересно смять сигарету какого-нибудь прохожего нашей толстой сигарой.
— Может, купить спички в табачной лавке? — предложил я.
— А деньги у тебя есть? — спросил Альцест.
Я ответил, что можно устроить складчину, как в школе в конце года, когда мы собирали деньги на подарок учительнице. Альцест разозлился и сказал, что его доля — это сигара и по справедливости за спички должен платить я.
— А разве сигару ты купил? — спросил я.