Я очень удивился, потому что обычно Альцест не любит драться на переменах, ему и так еле хватает времени съесть свои бутерброды. Но сейчас он, наверное, очень сильно разозлился, Руфус и Жоаким даже посторонились, чтобы Альцесту и Клотеру было где подраться. А вообще-то правда, что у Альцеста пальцы всегда в масле. Когда с ним здороваешься, рука прямо скользит.
— Ну ладно, договорились, — сказал Мексан. — Директором газеты буду я.
— Интересно почему? — спросил Эд.
— Да потому, что типография моя, вот почему! — сказал Мексан.
— Постойте-ка, — крикнул Руфус, он перестал драться и подбежал к нам. — Ведь это я придумал печатать газету, значит, директором буду я!
— Эй, ты! — сказал Жоаким. — Мы же с тобой дрались, а ты меня бросил, какой же ты после этого друг?
— Ты уже получил свое, — сказал Руфус. У него из носа капала кровь.
— Не смеши меня, пожалуйста, — сказал Жоаким. Он весь был исцарапан. И они снова принялись драться прямо рядом с Альцестом и Клотером.
— Ну-ка повтори, какие у меня пальцы! — кричал Альцест.
— У тебя все пальцы в масле! У тебя все пальцы в масле! У тебя все пальцы в масле! — кричал Клотер.
— Если не хочешь получить в нос, Мексан, — сказал Эд, — то директором буду я.
— Так я тебя и испугался! — сказал Мексан.
А мне показалось, что он и правда испугался, потому что, когда говорил, то тихонько пятился назад. Тут Эд его толкнул, и типография со всеми буквами упала на землю. Мексан покраснел и бросился на Эда. Я хотел собрать буквы, но Мексан наступил мне на руку. И тогда Эд немного посторонился, а я врезал Мексану. А тут пришел Бульон (наш воспитатель, только настоящее имя у него другое) и начал нас разнимать. И тогда случилось ужасное, он забрал типографию. Он сказал, что все мы бездельники, и оставил нас после уроков. Потом он пошел звонить на урок и вернулся, чтобы отнести Аньяна в медицинский кабинет, потому что его стошнило. У Бульона жутко сколько дел!
А газету мы так печатать и не будем. Бульон сказал, что до летних каникул типографию не отдаст.
Ну и пусть, все равно нам нечего было печатать в этой газете. Ведь у нас не происходит никаких интересных событий!
Розовая ваза
Я был дома и играл мячом в гостиной. Вдруг — бум! Оказывается, я разбил розовую вазу. Сразу же прибежала мама, а я заплакал.
— Никола, — сказала мама, — ты же прекрасно знаешь, что с мячом дома играть нельзя! Видишь, что ты натворил: разбил розовую вазу! Ты же знаешь, как папа любит ее! Вот он придет, и ты сам ему скажешь. Пусть он тебя накажет, может быть, это послужит тебе хорошим уроком!
Мама собрала с ковра осколки вазы и ушла на кухню. А я продолжал плакать, потому что если пала узнает про вазу, у меня будут всякие неприятности.
Когда папа пришел с работы, он уселся в свое любимое кресло, открыл газету и начал читать. Мама позвала меня на кухню и спросила:
— Ну как, ты сознался папе, что натворил?
— Я не хочу ему говорить! — объяснил я и снова заплакал.
— Ох, Никола! Ты же знаешь, что я этого не люблю, — сказала мама. — Нельзя быть таким трусишкой. Ты уже большой мальчик. Сейчас же иди в гостиную и все расскажи папе!
А я точно знаю, если мне говорят, что я большой мальчик, жди неприятностей. Но мама смотрела на меня очень строго, поэтому я пошел в гостиную.
— Пап… — сказал я.
— Угу? — сказал папа. Он продолжал читать газету.
— Я разбил розовую вазу, — быстро сказал я, а в горле у меня застрял большой ком.
— Угу… — сказал папа. — Очень хорошо, дорогой. Иди играй.
Я вернулся в кухню очень довольный, а мама спросила:
— Ну как, ты сказал папе?
— Да, сказал, — ответил я.
— А что он сказал? — спросила мама.
— Он сказал, что это очень хорошо, мой дорогой, и чтобы я шел играть, — ответил я.
Почему-то маме это не понравилось.
— Ничего себе! — сказала она. И пошла в гостиную.
— Так вот как ты занимаешься воспитанием ребенка? — спросила мама.
Папа оторвался от газеты и удивленно посмотрел на маму.
— О чем ты? — спросил он.
— Ну уж нет! Не смотри на меня невинными глазами, — сказала мама. — Конечно, ты предпочитаешь спокойно читать газету, а воспитание ребенка предоставляется мне.
— Действительно, — сказал папа, — я бы хотел спокойно почитать газету, но, видимо, в нашем доме это невозможно.
— О да, конечно! Мсье любит комфорт! Домашние тапочки, газета…, а вся черная работа достается мне! — крикнула мама. — А потом ты удивляешься, что твой сын отбился от рук.