Прошла еще секунда, за ней вторая и третья.
— Не нравится мне… — произнесла Катерина.
А Маша, по-прежнему смотревшая в другую, не нагую, сторону, не смогла увидеть, как Даша Чуб изменилась в лице, вскочила на ноги, схватила открытую баночку с хреном и резко, решительно швырнула ее в воду.
Крохотная банка произвела эффект разорвавшейся бомбы. Сразу же в нескольких местах вода стала столбом, послышался многоголосый девичий стон, а затем на поверхности стали появляться мальчишеские головы — одна, другая, третья. Отплевываясь, откашливаясь, суча руками, испуганные недоутопленники ринулись к берегу. Через минуту-другую все они, включая и старшего, были уже на безопасном песке.
— А где… Где они? — просипел пятнадцатилетний пацан, всматриваясь в водную гладь.
— Где девушки?! — испуганно продублировал вопрос Дашин мажор, замерший на берегу легендарным соляным столбом. — Они утонули? Ты убила их? Банкой? — Он с ужасом посмотрел на Дашу.
— Одним ударом! Всех пятерых. — Чуб сложила руки на обнаженной груди. — Ну, можешь увидеть такое за деньги?
— Это было убийство? — попятился он. — Или самоубийство? Они утопились? — Глаза Николая вновь стали ошалело-безумными. — А если бы я пошел к ним?
— Скажи, что я выиграла!
— А н-ну п-шли все домой! — гаркнула Катерина на прибитых мальчишек, толпящихся на берегу и испуганно вглядывающихся в успевшую помертветь непонятную, страшную воду. И нечто, сверкнувшее сталью в темных глазах Киевицы, заставило их стаей броситься в бухту, схватить одежду и кинуться прочь.
Дображанская проводила их взглядом.
— Они малые. Даже если расскажут, им все равно не поверят. Что же касается тебя… — повернувшись к Николаю, Катя отпечатала на его лице великолепный удар левой рукой, профессионально отсылая мажора в нокаут.
Парень бесчувственным мешком упал на песок. Глаза Кати обратились к Даше:
— А теперь быстро объясни нам, что это было?
— А вы не догадались? — хмыкнула та. — Русалки. А они, как известно, боятся полыни, хрена и чеснока.
— Все верно, — сказала Маша, так и не успевшая уловить происходящее, но точно ухватившая главное. — Ведь нынче Русалии… Русалья неделя!
журчала песня.
Высокая девка — в длинной изумрудной хламиде и мало соответствующих наряду черных кроссовках — танцевала. Ее распатланные зеленые волосы из крашеной соломы тихо шуршали, на макушке сидел пышный венок, увитый самовильскими травами, на поясе нежно звенели серебряные колокольчики. Девка была большеногой и плечистой и на поверку даже не была девкой — на лужайке отплясывал высокий накачанный парень с наглым оскалом улыбки.
песня оборвалась на полуслове.
Раздался резкий ведьмацкий визг. Зеленоволосый сорвался с места — побежал. Колокольчики затрезвонили тревожной сиреной. За парнем неслись три десятка ведьм в венках из столь нелюбезной русальему роду полыни.
Киевицам, наблюдавшим за погоней с высоты небольшого холма, было видно, как парень резво бежит впереди, на большом расстоянии от преследовательниц. Достигнув реки, бегун ловко вскарабкался на дерево, затем, словно заправский Тарзан, перескочил на другое, на третье, третье наклонилось, позволяя ему прыгнуть на противоположный берег… Растерянные охотницы замерли.
— Не-а… Все равно не уйдет, — убежденно сказала золотоволосая девушка с дивными, василькового цвета глазами. Она походила на ангела, но, несмотря на ангелоподобность и юность, была правой рукой — первой помощницей — Главы Киевских ведьм.
— Все никак не можем найти претендента на главного Русальца, — пожаловалась Акнир Трем.
— Русальца? — любопытно распахнула глаза Даша Чуб.
— По нашей традиции русалкою может быть только мужчина. А, как вы знаете, в нашем ведьмацком ведомстве их немного.
— Выходит, по традиции на праздник Русалий ведьмы загоняют в воду мужчину, обряженного русалкой, — подытожила Катя. — И что это значит?
— Ничего хорошего, — сказала Акнир. — Это значит, что когда-то мы поссорились.