Не то, что мните вы, природа, Не слепок, не бездушный лик: В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык!
Н. А. Невский с большим успехом для уровня тех лет — и собственных знаний, и изученности китайской поэзии — показал, как Ли Бо постигал душу природы, как он переводил ее язык на язык четких, выпуклых, удивительно емких образов китайской поэзии. Для студента-дипломника работа была выполнена блестяще. Признав дипломное сочинение Невского весьма удовлетворительным, В. М. Алексеев сделал на нем приписку, обращенную к автору: «Работа Ваша выполнена прекрасно. Усилия, употребленные на понимание трудных, оторванных от контекста стихов и на создание искусного перевода, увенчались полным успехом, особенно благодаря добросовестному отношению Вашему к каждому слову и выражению. Погрешности, отмеченные на полях, имеют характер более нежели извинительный, ибо обязаны только вполне понятному недостатку опытности». Через 20 лет в своей записке о выдвижении профессора Николая Александровича Невского в действительные члены Академии наук СССР акад. В. М. Алексеев, вспоминая те годы, напишет: «В 1910 году Н. А. Невский поступил на китайско-японское отделение Факультета восточных языков, где
его преподавателям, в том числе и одному из подписавших эту записку, стало очевидным полное соответствие призвания с наличностью необыкновенных способностей и такой же рабочей силы. В результате своих занятий он написал работу на исключительно для него предложенную тему, требовавшую поэтического анализа наиболее трудных стихотворений Ли Бо, и справился с этой темой, как с тех пор никто из учащихся китаистов, проявив исключительное умение разбираться в трудных текстах, а особенно в поэтологиче-ском тезавхе-конкордансе „Пэй вэнь юй фу", пользование которым в руках студента, кроме упоминаемого случая, ни разу не было отмечено за 36 лет наблюдения».
Для «восточников» первых десятилетий нашего века существовали две «научные родины» — Восточный факультет Петербургского университета и Музей антропологии и этнографии. Замечательные коллекции, собранные в музее, привлекали к себе студентов, решивших посвятить свою жизнь изучению народов Востока. Но коллекции были не единственное и не главное, что делало Музей антропологии и этнографии «научной родиной» будущих востоковедов. Главным была та атмосфера научного поиска и высокого гуманизма, которая царила в музее благодаря деятельности его сотрудников. Центральной фигурой в музее в те годы был старший этнограф Лев Яковлевич Штернберг. Конечно, студент Невский не представлял себе тогда, во что выльются его отношения со Штернбергом спустя годы, не мог он знать и того, какое влияние на его научную судьбу окажет встреча со Львом Яковлевичем, но уже первое знакомство с ним оставило впечатление личности незаурядной, привлекательной.
Так оно и было в действительности. Жизнь Штернберга была трудной и удивительной. Он собирался стать юристом, но судьба распорядилась иначе: Штернберг вошел в историю науки как крупнейший отечественный этнограф. Студентом он участвовал в народовольческом движении в Одессе. Был арестован, сослан на Сахалин. Там он не поладил с администрацией и был отправлен в еще более суровую ссылку на самый отдаленный пост Виахту. Шесть лет прожил среди гиляков, составлявших местное население, овладел гиляцким
языком, узнал быт и нравы этого народа, глубоко изучил фольклор.
Деятельность Штернберга не осталась незамеченной. В октябре 1892 года в московских «Русских ведомостях» в отчете о заседании Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете сообщалось об изучении Штернбергом на Сахалине общественного устройства гиляков. Это сообщение стало известно Ф. Энгельсу и заинтересовало его. Пользуясь данными «Отчета», Энгельс написал статью и опубликовал ее в журнале «Нейе цайт». Статья эта дополнила затем книгу Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Мог ли думать Штернберг, когда впервые познакомился в одесской тюрьме с произведением Энгельса, что и он внесет свой скромный вклад в этот замечательный труд!
Революционная деятельность привела Штернберга к этнографии. Путь от ссыльного народовольца до старшего этнографа Музея антропологии и этнографии в Петербурге растянулся на долгие годы. К тому времени, когда Невский стал студентом-восточником, Штернберг был уже признанным ученым, вокруг которого группировалась молодежь. В музее он систематически читал курсы лекций по этнографии. Вот как это началось, рассказывает Н. И. Гаген-Торн в своей книге о Штернберге4.