Е. С. Завьялова (Васильева)
Николай Васильев
В дневнике он упоминает о «двух интересных проявлениях. . . умственной жизни» того периода. После того как мальчик прочитывал какую-нибудь книгу (особенно если она была увлекательной), он «переиначивал» ее содержание на свой лад, изменял имена и заново рассказывал новую историю вслух. Так фантазировать он начал в самом раннем возрасте и, как замечал в дневнике двенадцатилетний Коля, «не перестал вполне даже теперь». Особенно часто эти фантазии относились к выдуманному государству Тироль и касались войн, политического и экономического положения «воображаемых» стран^ борьбы партий в «баснословной» Тироли, ее героической защиты против сильных и воинственных империй и т. д.
Страница дневника Н. А. Васильева
В восемь лет Коля уже свободно говорил по-немецки, читал Гофмана в оригинале, а чуть позже освоил французский и английский языки. Например, он переводил учебник «Элементы геометрии» А. К. Клеро, читал пьесы Мольера и т. д. Кроме того, Коля владел еще древнегреческим, латинским и итальянским языками.
Лето Васильевы проводили в Каинках. Коля вспоминал Каинки особенно тепло. «С этим местом, — писал он, — у меня связаны самые лучшие, самые чистые воспоминания, и это место и теперь кажется мне родным и дорогим гнездом. И оно заслуживает это. Село Каинки отличается прекрасным местоположением. Оно расположено у подошвы одной из гор, возвышающейся над долиной Свияги, извивающейся по сочным наливным лугам, точно синей лентой по светло-зеленой бархатной подушке. По склону этих гор и раскинулся наш незабвенный сад, потом постепенно переходящий в поросль. В середине этой поросли, как два огромных белых пятна, виднеются известковые осыпи в несколько сажен высоты, от которых и лес получил название Осыпное.
Вот та местность, которая всего лучше запечатлелась в моей памяти и которой я много обязан как месту, где я много передумал и перечувствовал».
В дневник Коля заносит не только свои воспоминания и впечатления, но и краткое содержание наиболее интересных из прочитанных им книг. Так, в дневнике нашли отражение «Египет» А. Андриевского, «До Потопа» Ш. А. Рони, «Кожаный чулок» Ф. Купера, «Степные разбойники в Техасе» и «Всадник без головы» Майн Рида, «Отроческие годы Пушкина», «Юношеские годы Пушкина» В. П. Авенариуса, «Самозванец» Н. И. Костомарова, «Царь Эдип» Софокла, «Божественная комедия» А. Данте, а также многие произведения Гёте, Беранже, Боккаччо. Николай увлекался биографиями Т. Карлейля, А. Линкольна, П. Абеляра.
В 1893 г. записи в дневнике приобретают новые элементы, связанные с размышлениями философского характера, конспектами по истории философии. В первые дни января 1894 г. Николай, например, записывает, что часто гуляет по Казани, и прибавляет: «Кто любит гулять, тот любит и путешествовать, потому что прогулка представляет путешествие в миниатюре. . . Любить природу — большое благо; без этого всякий поэт останется жалким рифмоплетом, всякий художник — простым копиистом. Изучай ее, находи в ней удовольствие — и ты не будешь знать, что такое скука. На сердце делается отраднее: всякая печаль проходит. . . Человек состоит из тела и души, находящихся в самой тесной связи. Одни занятия наукой не могут быть полезны; необходимо также упражнять и тело.
Н. А. Васильев с друзьями
Отличным средством для этого служит прогулка, наблюдение природы. Упражняя тело, она упражняет и ум, развивая наблюдательность и, кроме того, приобретая много новых сведений. Один из семи древних мудрецов сказал: „Познай самого себя”. Но человек состоит в такой тесной связи с природой, что, познавая природу, познает себя».
Несколько дней спустя в дневнике появляется следующее рассуждение: «Сколько невидимого для человеческого глаза! Эфир перерезывают волны, возбуждающие в нас чувство света, воздух — волны, возбуждающие звук. Но то, что невидимо для чувств, постигается умом. Только тогда можно понять устройство вселенной, когда отбросишь впечатления, производимые различными действиями, и положишься только на науку (на опыт и умозаключения)».
Постепенно в юноше пробуждается серьезный интерес к философии. Об этом, в частности, свидетельствуют его сочинения, например, на тему «Политическосоциальные воззрения и влияние Карлейля на общество», подробные конспекты по истории древней и новой истории, философии. В это же время Николай анализирует пьесы А. Н. Островского, причем обсуждает их с точки зрения социального звучания, психологических особенностей героев.
В январе 1894 г. Н. Васильев выражает в дневнике и свое недовольство гимназическими порядками и преподаванием. Заболев, Николай не посещает гимназию, однако, замечает он, «время. . . провожу отлично и очень рад, что не вижу этого „желтого дома на Булаке” (Булак — протока к озеру Кабан в Казани, которая дала название улице. — В. Б.) с сумасшедшими учителями сумасшедших учеников. Жаль только, что не могу ходить на каток, который я теперь самым искренним образом полюбил. . . Подавляюще действует в гимназии. . . мертвящая скука в классе. . .» Прочитав работу Н. И. Кареева «Письма к учащейся молодежи о самообразовании», Николай пишет в дневнике о своем неудовлетворении ее содержанием.
Н. Васильев начинает серьезно заниматься психологией и логикой. Он делает подробные выписки из психологических книг, конспектирует труд М. И. Владиславлева «Логика», причем особенно детально анализирует простой категорический силлогизм, его фигуры и модусы. В дневнике появляется раздел «Размышления из области философии», где Николай рассуждает об «удовольствии и эмоциях», набрасывает основные мысли к «критике этических воззрений Толстого», весьма обстоятельно излагает задачи «рациональной этики и социологии». Таким образом, в 1894 г. достаточно отчетливо определяется круг интересов будущего ученого. «Вопросы, которые меня теперь занимают, — писал он в те дни, — вопросы самые философские». Об этом говорят и заголовки его дневниковых сочинений: «Этика и социология», «Что такое философия?».
Юношу глубоко тронул роман Л. Н. Толстого «Анна Каренина». Он считает, что это произведение напрасно в насмешку называют «дамским» романом. «Серьезнее романа, — замечает Н. Васильев, — я не читал. Левин — это мое зеркало и многих русских людей с сомнениями, чтением философии, мечтами об устройстве лучшей жизни и многим другим. Под влиянием этого романа и у меня начинается поворот к Левину. . . Левин — это олицетворение всех будущих мыслей Толстого. . . Толстой и как мыслитель, и как художник произвел на меня большое впечатление. И хотя я и хотел опровергнуть его и написал даже статью „Критика этических воззрений Толстого”, но писать не могу: мне мерещатся слова Толстого о том, как все стараются оправдать царствующее учение мира сего. Может быть, это несправедливо, но логика моя поражена и я ничего не могу сделать. Подожду». Почти двадцать лет спустя, в 1913 г., Н. А. Васильев опубликует статью «Логический и исторический методы в этике (Об этических системах Л. Н. Толстого и В. С. Соловьева)», которую, по-видимому, можно считать зрелым отголоском его юношеских дум.
Здание гимназии, в которой учился Н. А. Васильев
В дневнике Н. Васильева имеется незавершенное изложение вопроса «История: как «борьба классов».