Анна Степановна вернулась, открыла дверь в комнату Марьи Сергеевны и остановилась на пороге, — Марья Сергеевна за все десять лет совместной жизни не могла приучить ее стучаться.
— Вы спите? — спросила Анна Степановна.
Марья Сергеевна открыла глаза.
— А ведь он приходил, — сказала Анна Степановна. — Кто?
— Да ваш этот… Летчик!
Марья Сергеевна села на постели.
— Приходил? — переспросила она почти с испугом.
У нее шумело в ушах. Весь тот счастливый покой, в котором прожила она вечер, разом покинул ее.
— Приходил и сидел у меня с утра до обеда и разговаривал. Про вас спрашивал и про детей. И я ему рассказывала.
— Что же вы ему рассказывали?
— Все.
— Все?
— Что дети в лагере, а вы уехали со школой.
— Со школой? Да ведь я не уехала со школой!
— Я так тогда думала…
— А больше он не приходил?
— Что ж ему приходить… Он ведь думает, что вы за Вологдой.
Шаркая, шлепая и бормоча, Анна Степановна ушла к себе в комнату. «А все-таки он был здесь!» — думала Марья Сергеевна.
Глава вторая
Майор Лунин
1
Константин Игнатьевич Лунин, инструктор летной школы в одном из городов на юге России, с первого дня войны настойчиво требовал, чтобы его направили на фронт. Это был плотный, крепкий человек средних лет, с ясными голубыми глазами на широком лице, уже лысеющий — заездами со лба, в виде буквы «М». В авиации он работал смолоду, налетал множество километров, обучил сотни летчиков, многие из которых уже успели прославить свои имена. Людей, умевших обучать летчиков, на фронт отпускали неохотно. Но он был упорен, и с желанием его посчитались. После короткого пребывания в запасном полку он в конце августа был назначен в морскую истребительную авиадивизию на Балтику.
Направление в часть Лунин получил в Москве. При аттестации ему дали звание майора, — вероятно, учли и его участие в гражданской войне, и его высокую летную квалификацию. В черной фуражке, в непривычном кителе с золотыми нашивками на рукавах, с чемоданом в правой руке и свернутой черной шинелью под мышкой левой руки, он направился на Ленинградский вокзал, потому что только в Ленинграде должны были ему сказать, где находится его дивизия.
Вагон, в который комендант усадил Лунина, был набит военными, но все они направлялись недалеко — в большинстве не дальше Калинина. Многие утверждали, что дальше Калинина поезд не пойдет, так как путь там поврежден бомбардировками.
— Вам, товарищ майор, лучше бы через Вологду ехать, — говорили Лунину. — Дорога Вологда — Ленинград работает безотказно, там поезда еще по довоенному расписанию ходят.
Однако поезд, постояв в Калинине несколько часов и сменив почти всех пассажиров, пошел дальше. Шел он медленно, подолгу простаивал в самых неожиданных местах, и железнодорожники на вопросы о причинах остановок неизменно отвечали:
— Чинят путь.
Кругом горели подожженные бомбами леса, вдоль железнодорожной насыпи зияли свежие воронки. Исковерканные паровозы, разбитые вагоны валялись в кустах под откосами. В Бологом от станционных зданий остались только груды щебня. Пассажиры ежеминутно ждали бомбежки; и действительно, казалось странным, что поезд еще цел и движется вперед.
На четвертые сутки утром они проехали по мосту через Волхов и остановились у станции Чудово. До Ленинграда оставалось каких-нибудь сто километров. В Чудове бушевал сплошной пожар, двигались сбившиеся в кучи люди, телеги, коровы. Поезд простоял здесь весь день. И в течение всего этого дня был отчетливо слышен медленно нараставший гул артиллерии.
Сначала думали, что поезд ждет, когда впереди починят разбомбленный путь. Но вскоре от железнодорожников стало известно, что где-то между Чудовом и Ленинградом немцы вышли на Октябрьскую железную дорогу и перерезали ее.
Ходили слухи, что поезд вернется в Москву. Но оказалось, что Чудово соединено одноколейной дорогой со станцией Кириши, лежащей на линии Рыбинск — Пестово — Ленинград. И вечером, когда стемнело, поезд двинулся вдоль левого берега Волхова на северо-восток, к станции Кириши.