Также Ежов во всех анкетах и автобиографиях писался русским и о том, что его мать была литовкой, признался только после ареста. Да и литовская операция НКВД проводилась не так жестко, как польская, немецкая и латышская операции, поскольку Литва считалась потенциальным союзником СССР в возможной войне с Польшей. Так что и по линии «национальных операций» Ежов имел шансы уцелеть. Он принадлежал к поколению «сталинских аппаратчиков» вроде Хрущева, Маленкова или Булганина, которые никогда не были профессиональными революционерами, в партию большевиков вступили уже после Февральской революции и своей партийной карьере целиком были обязаны Сталину, который заменял ими подвергшихся разного рода репрессиям старых большевиков. Такую карьеру, как названные трое, Ежов вряд ли бы сделал. Для этого ему не хватало образования, кругозора и самостоятельности. Он был хорош как исполнитель на вторых ролях. Если бы Ежов остался заместителем наркома в Наркомате земледелия или в каком-нибудь другом наркомате, либо стался бы заместителем заведующего орграспредотделом, то у него были бы шансы уцелеть и в позднесталинское время дорасти до первого секретаря обкома партии, что было бы реальным пределом его компетентности. Ну, а дальше светила бы персональная пенсия в хрущевское или брежневское время. Но в реальности дальнейший карьерный взлет Ежова, связанный с руководством Комиссией партийного контроля при ЦК ВКП(б) и НКВД, неизбежно вел его к гибели.
В августе 1929 года Ежов вместе с Львом Мехлисом и Петром Поспеловым стал соавтором статьи «Правый уклон в практической работе и партийное болото», опубликованной в журнале «Большевик». На примере так называемого «астраханского дела», когда «морально-бытовое разложение» партийной верхушки в Астрахани способствовало «усилению частного капитала в рыбной промышленности» и способствовало тому, что «капиталистические элементы мирно врастали» в советский аппарат, авторы доказывали, что «партийное болото» на данном этапе «больше всего переплетается с правым уклоном». Авторы утверждали, что наряду с явными правыми уклонистами в партии есть скрытые правые уклонисты – «партийное болото». Поэтому надо вести борьбу с такими характерными проявлениями «партийного болота», как местничество, делячество и аполитичность[41]. В дальнейшем подобный подход позволил распространить репрессии на широкий круг лиц, прямо не участвовавших в оппозиционных Сталину партийных течениях.
Статья Ежова, Мехлиса и Поспелова была приурочена к открытию 29 августа 1929 года в Астрахани процесса по делу служащих астраханских финансовых и торговых отделов и Центрального рабочего кооператива (ЦРК), а также группы рыбопромышленников, обвиняемых в экономической контрреволюции (ст. 58/7 УК), и фактически предрешал суровый приговор. Астраханский процесс стоял в одном ряду с Шахтинским делом, процессом Промпартии и другими процессами над «вредителями», на которых сваливали многочисленные аварии в промышленности и на транспорте и неудачи в сельском хозяйстве. На этот раз на скамье подсудимых оказалось аж 129 человек, в том числе заведующий губторготделом А.В. Панков, его заместитель Протодьяконов, председатель губернской налоговой комиссии А.В. Адамов со своим заместителем А.А. Ларионовым, ну и иные торговые агенты, ревизоры и инспекторы, а также нэпманы-искусители Блок, Кантер, Полевой и братья Солдатовы, старший из которых покончил с собой во время следствия. Суть обвинений сводилась к тому, что инспектора брали взятки за то. что закрывали глаза на превышение квот вылова рыбопромышленниками. А далее взятки передавались по цепочке. После[42] 60-дневного процесса 14 подсудимых были приговорены к расстрелу и 13 из них были расстреляны. ВЦИК помиловал Панкова.
С декабря 1929 года по ноябрь 1930 года, в самый разгар раскулачивания, Ежов – заместитель наркома земледелия. В это время сотни тысяч крестьянских семей выселялись из родных мест. Сотни и тысячи крестьян, с оружием в руках защищавшие свою землю, объявлялись бандитами и расстреливались без суда и следствия. Николай Иванович получает хороший опыт, который крепко пригодится ему на посту главы НКВД. Видно, Ежов проявил себя ревностным исполнителем, ибо после Наркомата земледелия Сталин сразу же сделал его заведующим Распределительным отделом ЦК, через который проходили все ответственные назначения. В 33-м году Николая Ивановича ввели в Центральную комиссию по чистке партии. На XVII партсъезде в январе 1934 года Николай Иванович стал членом секретариата и председателем мандатной комиссии съезда. Его ввели в состав ЦК и по рекомендации Кагановича сделали заместителем председателя Комиссии партийного контроля (КПК), а также членом Оргбюро. В марте Ежову было поручено руководить также Промышленным отделом ЦК. В декабре он стал еще и председателем Комиссии по командировкам за границу. Николай Иванович также вошел в состав комиссий Политбюро, занимавшихся реорганизацией органов госбезопасности в связи с преобразованием ОГПУ в НКВД, что и произошло 10 июля 1934 года[43]. Все эти назначения не могли состояться без ведома и согласия Сталина. По всей вероятности, Сталин уже тогда планировал Николая Ивановича на роль главного исполнителя Большого террора, которого в дальнейшем следовало принести в жертву, сделав козлом отпущения. Вероятно, Сталин безошибочно распознал в Ежове задатки палача.
42