Родных детей у Евгении Соломоновны и Николая Ивановича не было, и они взяли девочку-сироту из приюта. С возвышением Ежова в середине 30-х его жена стала одной из дам советского высшего света. Она держала литературный салон. По этому поводу Бабель заметил: «Подумать только, – наша одесская девчонка стала первой дамой королевства»[65].
В салоне Ежовой, где царила самая непринужденная обстановка, бывали писатели, люди искусства, журналисты. Шумное застолье, танцы под патефон. Об одной поездке к Ежовым на дачу летом 36-го вместе с Бабелем вспоминал певец Леонид Утесов: «Дом отличный… Всюду ковры, прекрасная мебель, отдельная комната для бильярда… Вскоре появился хозяин – маленький человек… в полувоенной форме. Волосы стриженные, а глаза показались мне чуть раскосыми» (Ежова еще не знали в лицо, дело было еще до его назначения главой НКВД. – Б.С.). Сели за стол. Всё отменное: икра, балыки, водка. Поугощались мы, а после ужина пошли в бильярдную… Ну я же тогда сыпал анекдотами! – один за одним… Закончился вечер, мы уехали… Я спросил Бабеля: «Так у кого же мы были? Кто он, человек в форме?» Но Бабель молчал загадочно… Я говорю тогда о хозяине дачи: «Рыбников! Штабс-капитан Рыбников» (герой рассказа Куприна, японский шпион. – Б.С.). На что Бабель ответил мне со смехом: «Когда ваш штабс-капитан вызывает к себе членов ЦК, то у них от этого полные штаны».
На пути к большому террору
В апреле 1933 года ЦК дал поручение, в том числе и распредотделу, который возглавлял Ежов, провести чистку членов партии. Требовалось выяснить, нет ли каких-либо порочащих их сведений, препятствующих их членству в ВКП(б). В период чистки прием новых членов не производился. Чистка растянулась до мая 1935 года, а за ней последовали еще две кампании под руководством Ежова, которые продолжались вплоть до сентября 1936 года. Запрет на прием новых членов в ВКП(б) был отменен лишь 1 ноября 1936 года[66]. Из партии исключали как тех, кого обвиняли в морально-бытовом разложении, так и тех, кого подозревали в симпатиях как к левой, так и к правой оппозиции.
Звёздный час Ежова наступил после выстрела в Смольном. Он фактически руководил расследованием убийства главы ленинградских коммунистов С.М. Кирова, поскольку глава НКВД Ягода не слишком ревностно выполнял указание Сталина искать соучастников преступления среди сторонников Троцкого и Зиновьева. Когда на следующий день после убийства Кирова Сталин отбыл в Ленинград на специальном поезде, Ежов был одним из его пассажиров. 3 декабря Политбюро одобрило чрезвычайное постановление, упрощающее вынесение обвинительного приговора и приведения его в исполнение для лиц, обвиняемых в терроризме[67].
На февральско-мартовском пленуме 37-го года Ежов рассказывал, как генсек убеждал Ягоду расследовать убийство Кирова в правильном направлении: «Можно ли было предупредить убийство т. Кирова, судя по тем материалам и по данным, которые мы имеем? Я утверждаю, что можно было, утверждаю. Вина в этом целиком лежит на нас. Можно ли было после убийства т. Кирова во время следствия вскрыть уже тогда троцкистско-зиновьевский центр? Можно было. Не вскрыли, проморгали. Вина в этом и моя персонально, обошли меня немножечко, обманули меня, опыта у меня не было, нюху у меня не было еще.
Первое – начал т. Сталин, как сейчас помню, вызвал меня и Косарева и говорит: «Ищите убийц среди зиновьевцев». Я должен сказать, что в это не верили чекисты и на всякий случай страховали себя еще кое-где и по другой линии, по линии иностранной, возможно, там что-нибудь выскочит.
Второе – я не исключаю, что по этой именно линии все материалы, которыми располагал секретно-полицейский отдел, все агентурные материалы, когда поехали на следствие, надо было забрать, потому что они давали направление, в них много было фактов, благодаря которым вскрыть можно было тогда же и доказать непосредственное участие в убийстве т. Кирова Зиновьева и Каменева. Эти материалы не были взяты, а шли напролом. Не случайно мне кажется, что первое время довольно туго налаживались наши взаимоотношения с чекистами, взаимоотношения чекистов с нашим контролем. Следствие не очень хотели нам показывать, не хотели показывать, как это делается и вообще. Пришлось вмешаться в это дело т. Сталину. Тов. Сталин позвонил Ягоде и сказал: «Смотрите, морду набьем». Результат какой? Результат – по Кировскому делу мы тогда благодаря ведомственным соображениям, а кое-где и кое у кого благодаря политическим соображениям, например, у Молчанова, были такие настроения, чтобы подальше запрятать агентурные сведения. Ведомственные соображения говорили – впервые в органы ЧК вдруг ЦК назначает контроль. Люди не могли никак переварить этого. И немалая доля вины за то, что тогда не смогли вскрыть центра, немалая доля вины и за убийство т. Кирова лежит на тех узколобых ведомственных антипартийных работниках, хотя и убежденных чекистах»[68].