– Состояние влюбленности – профессиональная необходимость для подлинного поэта, поймите это, дитя мое…
Маковский отметил, что юный помощник, не отличавшийся, на его взгляд, благообразием внешности, весьма бойко завоевывает сердца капризных богемных красавиц:
– Да Вы, оказывается, повеса из повес!
А Вячеслав Иванов иронизировал на лекциях в «Академии стиха»:
– Николай Степанович очень близок первобытным певцам северных народов – он тоже пишет только о женщинах и о море…
Там, действительно, почему-то непременно было море, над бледными дюнами нависала неправдоподобная луна, с тонкой фигуры тихо скользил на мокрый песок плащ, и оставалось лишь взглянуть пришедшей в лицо… Но жалобы, рыдания, упреки всегда возвращали его назад, и он, мучительно оцепенев, смотрел на очередную разгневанную любовницу, не пытаясь удержать. Так завершалось каждое из свиданий. Все женщины, которых он с ожесточением отчаянья призывал к себе, неумолимо поглощались лунным морским видением, тонули и исчезали в нем без следа[120].
– Так Вы не будете обижать крокодилов?
Вот на кого не распространялось морское проклятье! Но Елизавета Дмитриева нисколько не стремилась ни к мелодраматическим сценам, ни даже к человеческой определенности отношений. Угловатая, отчаянно картавящая, она вообще как будто ни на кого не обижалась, ничего не требовала и с необыкновенной бодростью несла крест нищей учительницы в гимназии на Петроградской стороне[121]. Это было странное существо: забавная и несуразная коротышка с чуть вихляющей (после перенесенного в детстве костного туберкулеза) походкой. Говорили, правда, что в Париже Дмитриева оказалась недаром и что среди «посвященных» в оккультные тайны она занимает не последнюю степень. Но одного взгляда на трогательную пигалицу, весело ковыляющую рядом с ним по деревянным торцам Большого проспекта, Гумилеву было достаточно, чтобы посрамить сплетников.
Она писала звонкие стихи, которые Гумилев пристроил во второй номер «Острова». Впрочем, выйдет ли этот № 2, никто не знал – грядущий «Аполлон» с его роскошным литературным отделом охладил издательское рвение Толстого и других «островитян»[122]. А № 1 весной уже находился в продаже; по замечанию Сергея Ауслендера, после знакомства со всем содержимым «стихотворного журнала» можно было смело сказать:
– Право, не очень плохо пишут стихи и в наше время!
XII
В Коктебеле у Волошина. У Ахматовой в Одессе. Свадьба Дмитрия Гумилева. Перемена факультета. В редакции на Мойке. «Общество ревнителей художественного слова». Черубина де Габриак. Первые номера «Аполлона». «Письма о русской поэзии». Надежда Войтинская. Возвращение Елизаветы Дмитриевой. «Ангел-чертовка». Вызов на дуэль.
120
Известно (да и то на уровне легендарных слухов) лишь одно имя среди героинь мимолетных романов «донжуанского» сезона 1908–1909 гг. –
121
22-летняя Е. И. Дмитриева была выпускницей Императорского женского педагогического института и некоторое время преподавала историю в Петровской женской гимназии. «Из ее преподавательской жизни, – вспоминала М. И. Цветаева, – знаю только один случай, а именно, вопрос школьникам попечителя округа: – Ну кто же, дети, ваш любимый русский царь? – и единогласный ответ школьников: Гришка Отрепьев!».
122
Первая книжка «Острова» оказалась и последней: выкупить из типографии вторую у «островитян» просто не хватило средств. Отдельные экземпляры не увидевшего свет тиража сохранились в коллекциях библиографических редкостей.