Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

Поэт делает весьма кощунственный для православного человека выбор в канцоне «Храм Твой, Господи, в небесах…» (1917), он предпочитает земное небесному, дьявольское наваждение овладевает им:

…Ведь отрадней пения птиц,
Благодатней ангельских труб
Нам дрожание милых ресниц
И улыбка любимых губ.

Сквозь ироническое восприятие действительности сквозит явное разочарование жизнью. Гумилёв надеялся на легкий успех, а Елена Карловна, видимо, принимая знаки внимания, объявляет, что она — невеста и любит другого:

Мой альбом, где страсть сквозит без меры
В каждой мной отточенной строфе,
Дивным покровительством Венеры
Спасся он от ауто-да-фэ…

Высмеяв любовь к американцу, Гумилёв пророчествует с тонкой иронией о том, что альбом с его стихами, который он заполнял как раз в это время Елене Карловне, будет стоять в библиотеке ее внука и по нему напишут его биографию:

Вот и монография готова,
Фолиант почтенной толщины:
«О любви несчастной Гумилёва
В год четвертый мировой войны»…

(«Мой альбом, где страсть сквозит без меры…», 1917)

Конечно, нельзя доверять Одоевцевой, когда она писала в своих воспоминаниях от лица Гумилёва, приводя якобы его слова о парижском цикле стихов: «Ну и, конечно, влюбился. Без влюбленности у меня ведь никогда не обходится. А тут я даже сильно влюбился. И писал ей стихи… А я как влюблюсь, так сразу и запою. Правда, скорее петухом, чем соловьем…»

Возможно, не все удачно было в этой любви и стихах, посвященных Елене Дебуше. Были и проходные, такие как «Об озерах, о павлинах белых…», или уныло-печальные, навеянные ее недоступностью.

Гумилёв призывает своих героев (стихотворение «В этот мой благословенный вечер…», 1917), Гафиза, Гондлу, Мика и Луи, Дон Жуана и даже дракона и Будду, чтобы еще больше оттенить чувство тоски по неразделенной любви:

…И пошли мы пара вслед за парой,
Словно фантастический эстамп,
Через переулки и бульвары
К тупику близ улицы Декамп.

Именно в этом переулке в ту пору и жила Елена Карловна. В другом стихотворении «Так долго сердце боролось…» (1917) поэт даже жалеет, что вообще родился на свет:

Тот миг, что я песнью своею
Доволен, — для Вас мученье…
Вам весело — я жалею
О дне моего рожденья.

И вновь мотивы печали, чувство безответной любви наводят Гумилёва на мысли о смерти. В стихотворении «Временами, не справясь с тоскою…» (1917) он пишет:

И теперь ты не та, ты забыла
Все, чем прежде ты вздумала стать…
Где надежда? Весь мир — как могила.
Счастье где? Я не в силах дышать.

Он признается в стихотворении «На путях зеленых и земных…» (1917):

Ты была безумием моим
Или дивной мудростью моею…

И в то же время он понимает, что это искушение идет от дьявола. В этом же стихотворении он пишет:

Это выше нас, и лишь когда
Протекут назначенные сроки,
Утренняя, грешная звезда.
Ты придешь к нам, брат печальноокий.

Может быть, сознавая всю пагубность дьявольского увлечения, Гумилёв проговаривает:

Я, что мог быть лучшей из поэм,
Звонкой скрипкой или розой белою,
В этом мире сделался ничем,
Вот живу и ничего не делаю.

(«Я, что мог быть лучшей из поэм…», 1917 — весна 1918)

И в стихотворении «Ангел боли» (1917 — весна 1918) Николай Степанович воспринимает любовь через смерть:

Пусть же сердце бьется, словно птица,
Пусть уж смерть ко мне нисходит… Ах,
Сохрани меня, моя царица,
В ослепительных таких цепях.

Несомненно, лучшими стихотворениями, посвященными таинственной Елене Дебуше, можно считать «Еще не раз Вы вспомните меня…» и «Отвечай мне, картонажный мастер…» (оба 1917). В первом стихотворении-покаянии поэт признается в неправедной своей любви и понимает свое полное бессилие перед нахлынувшими обстоятельствами. Его мир оказался ненужным возлюбленной, и он восклицает с горечью:

Еще не раз Вы вспомните меня
И весь мой мир, волнующий и странный,
Нелепый мир из песен и огня,
Но меж других единый необманный.

Он мог стать Вашим тоже и не стал,
Его Вам было мало или много,
Должно быть, плохо я стихи писал
И Вас неправедно просил у Бога.