В целом же пленные французы доставляли нам на удивление не много беспокойства, дисциплинированно выполняя все возложенные на них обязанности. За целую зиму двенадцатого-тринадцатого годов было предпринято всего несколько попыток побега, причем удачных — ни одного. Возможно, французов держала на месте гарантированная плошка горячего супа, в условиях холодной зимы становившаяся ценностью куда дороже любого золота, может страх перед охраняющими их казаками, не склонными к сантиментам и применяющими оружие по самому незначительному поводу. А может дело было в том, что между лагерем военнопленных и вожделенной свободой лежало несколько сотен километров земель, населенных совершенно недружелюбными по отношению к французам людьми. Тут русские крестьяне были на удивление солидарны со своими прусскими и австрийскими «коллегами», отчего шансов преодолеть этот путь, тем более зимой, у потенциального бегунка практически не было.
Кучу споров вызвало присоединение к Российской Империи герцогства Варшавского. Я, как уже говорилось выше, был против такого чемодана без ручки, который и тащить тяжело, и бросить жалко, однако и немцы — что прусские, что австрийские — на польские земли не польстились, поэтому пришлось думать, что делать с ними в рамках уже собственного государства. Идеи выдвигались самые разные, в том числе достаточно фантастические — типа образовать на этих землях протекторат под властью какого-нибудь относительно лояльного Петербургу поляка. Или вообще создать формально независимое королевство, посадив на трон в Варшаве того же Константина. Не взлетел греческий проект, так сказать, пусть будет польский.
Не смотря на все мои протесты, Александр решил присоединить герцогство Варшавское к Российской империи — была у него к этим землям какая-то слабость, — что правда в отличии от прошлой истории ни о каком отдельном Царстве Польском тут речь не шла, лишь о четырех — Варшавской, Краковской, Люблинской и Позенской — губерниях, на которые распространялось имперское право в полном объеме. Видимо, постоянное капание на мозг от одного попаданца на долгой дистанции все же привело к определенным сдвигам в сознании императора. Во всяком случае еще одной Финляндии тут не случилось.
— Ты не понимаешь, — в порыве откровения сказал мне по этому поводу император. — Польша — это наша плата за кровь, пролитую в отечественной войне. Деньги платой за кровь быть не могут, а земли — вполне!
Вид при этом у него был такой, что стало мгновенно ясно: переубедить Александра не получится.
Едва русские войска заняли польские земли, почти сразу начались масштабные конфискации помещичьих земель тех дворян и шляхтичей, которые хоть как-то были связаны с вторжением в Россию. То есть примерно половина всей пахотной земли отошла в казну. Здесь мы действовали строго по Макиавелли: максимальные репрессии в первые дни с послаблениями в будущем.
Ну и конечно ни о каком автоматическом признании польской шляхты равной русскому дворянству тут даже речи не шло. Только один раз Нессельроде в моем присутствии заикнулся по поводу такой возможности, как тут же нарвался на жесткую отповедь.
— Прошу прощения, Карл Васильевич, давно видимо не был в столице, знаете ли все время по болотам лазить приходилось против интервентов воюя, и видимо я многое пропустил. Кажется, пока меня не было поляки взяли град Петра на копье и теперь диктуют нам условия тяжелого мира. Или нет, это наши полки стоят в Варшаве? Тогда может быть это вы стоите на службе польского круля, а не Российского императора? Тоже нет? — Надо сказать, что полгода проведенные в армии несколько испортили мой характер, я стал чаще говорить людям то, что раньше только думал. Не самая лучшая привычка для человека, обретающегося при дворе, — так почему же вы та ратуете за наших недавних врагов. Вы знаете сколько шляхтичей в четырёхмиллионной Польше? Ну или вернее тех, кто считает себя шляхтой? До восьми процентов — около трехсот — трехсот пятидесяти тысяч человек. Ну хорошо, часть из них погибла, часть сбежала, но все равно — это огромное количество! Если их уравнять в правах с русским дворянством, то окажется что каждый третий-четвертый дворянин в России — поляк. Это кто кого тут завоевал, хочу я узнать?
Нессельроде, на которого уже привыкший к моим взглядам Александр посмотрел, приподняв бровь и явно ожидая какого-то обоснования своей идеи, изрядно стушевался, однако сумел найти в себе силы чтобы выдать резонное в общем-то возражение.