— Это возможно… — Понимая, что так просто от брата, раз уж он обратил внимание на проблему, не отделаться, я попытался придумать, как уменьшить негативное воздействие до минимума. — Мы собираемся открывать коммерческую школу светохудожников — техника сложная просто взять и начать пользоваться не выйдет — можно дать указание людям Бенкендорфа проверять всех студентов на благонадежность.
— Хорошо, тогда есть еще один вопрос, который Александр Николаевич хотел поднять.
— Да, Ваше императорское высочество, — почувствовав, что ему, что называется пошла масть, Голицын видимо решил высказать все накопившиеся за последнее время претензии. — Я обратил внимание на то, что в патронируемом вами Электротехническом институте сложилось настоящее засилье иностранных студентов и преподавателей. Более того, на сколько я знаю, вы целенаправленно, ищете заграницей людей по некоторым неясным для окружающих мотивам и приглашаете их в Россию выдавая именные стипендии и назначая на преподавательские должности в обход соотечественников. Дошло до того, что уже больше половины преподавателей там исповедуют лютеранскую веру, а кое-кто и вовсе — католическую.
Католиков на Руси традиционно не любили. Может быть даже больше чем евреев, если последние ассоциировались с мелким гешефтом, то первые — с орденом иезуитов и смутным временем, когда ставленники Варшавы были весьма близки к тому чтобы перекрестить Московское царство в католичество. Ну во всяком случае они явно пытались.
— Я ищу по всей Европе светлые головы, которые способны двинуть отечественную науку вперед, и собственно они уже ее двигают. Плюс лишаю немцев, французов и англичан потенциально великих изобретателей, способных их прославить в веках, а вы мне ставите это в вину? Я правильно понимаю?
Вопрос был на самом деле весьма сложный. Для постороннего человека, не учившегося в школе будущего, выбор ученых, да и студентов, приглашаемых именным письмом в столицу империи должен был выглядеть весьма странным. Например, в Россию в прошлом году из Франции переехал некто Жан Пельтье, которого и ученым то назвать было сложно. Так самоучка.
Вот только я из будущего знал про такие себе элементы Пельтье — хоть откровенно говоря весьма туманно представлял, в чем именно заключались их особенность — и сопоставив знакомую фамилию с темой его интереса, решил выдернуть его из Франции, пока сам по себе Пельтье еще по факту ничего не стоил. Настолько не стоил, что даже преподавателем его смысла ставить не было, наоборот француз сам поступил студентом в Электротехнический институт и одновременно получил работу лаборанта при одной из работающих в нем лабораторий. Не смотря на то, что мужику было уже под сорок, Пельтье был в восторге от самой возможности прикоснуться к прогрессу: все же в некоторых отдельных областях наука империи ушла вперед лет на двадцать по сравнению с остальным миром.
Так же именную стипендию получил некий подданный Пруссии двадцатидвухлетний Мориц Герман фон Якоби. Тут все было вообще сложно. В памяти сидел какой-то изобретатель, вроде бы как даже русский, именно с этой фамилией, однако ни годы жизни, ни место рождения, ни хоть какие-то факты биографии я не помнил. Плюс оказалось, что этих Якоби существенно больше чем один. В итоге прикинув возможные расходы — не слишком большие если говорить совсем честно — я просто переманил всех, решив, что даже если промахнулся, большой беды от этого не будет, а вот дивиденды могут быть весьма существенные.
Например, в прошлом 1824 году отличился Георг Ом, занимавшийся, как и в другой своей жизни физикой электрического сопротивления. Немец, уже вполне прилично говоривший на русском и даже женившийся в прошлом году на местной девушке, сформулировал, как и в другой истории, знаменитый закон имени себя о соотношении напряжения, сопротивления и силы тока. Прорывную с какой стороны монографию пока издали небольшим тиражом для своих, по традиции наметив ее широкое освещение с небольшим лагом по времени, для сохранения форы. В западной Европе после окончания войны вновь потихоньку начала налаживаться спокойная жизнь, а с ней возобновились и полноценные исследования в том числе в электротехнической отрасли. Неожиданно для себя французы и англичане поняли, что пока они занимались друг дружкой, русские успели уделать их во многих сферах, и за нами стали следить куда более пристально. Впрочем, удивительного тут ничего нет, странно было бы, случись все как-то по-другому.
В общем, все это с поправкой на отсутствие прямых предсказаний из будущего я на Голицына и вывалил.
— А если вам что-то не нравится, Александр Николаевич, вы всегда можете на свои деньги открыть собственное учебное заведение и принимать туда исключительно русских православных. Я такую инициативу только поддержу. — Я ткнул пальцем в обер-прокурора, — но давайте сначала посмотрим на качество образования ваших священников. Вернее, его отсутствие. Вы этот вопрос не хотите обсудить? Или может быть вашу миссионерскую деятельность? Что там с распространением православия на недавно присоединённых к империи землях?
— Кхм, — прервал уже мой наезд император. — С образованием духовных лиц мы обязательно разберемся, а ты Николай попробуй все же больше набирать русских подданных. А то не хорошо получается, как будто наши глупее.
— Хорошо, — поняв, что тут проще согласиться чем спорить, кивнул я, но от шпильки не удержался. — А барона Шиллинга мне выгонять или оставить? Он вроде как наш, но лютеранин.
Барон Шиллинг стал автором первого в мире универсального тонового телеграфного ключа, который заменил мою слепленную на коленке еще в 1811 году поделку и изрядно облегчил работу телеграфистам. Плюс барон занимался вопросами криптографии и работал над шифрованным кодом, который должен бы позволить нам передавать сообщения по телеграфу не боясь перехвата. Вместо азбуки Морзе в этом мире появилась азбука Шиллинга, не столь уж большая разница, учитывая общее немецкое происхождение обоих. При этом Павел Львович — или Пауль Людвиг по данному при рождении имени — был остзейским немцем и лютеранином. Такая вот петрушка.
— Наших лютеран можно принимать без ограничений, — вынужден был согласиться Александр. — Однако все же будь добр, сосредоточься на поисках талантов среди русских людей. Я уверен, что таких на самом деле среди православных подданых империи не меньше чем в Европе.
— Ну да, — со всем доступным мне ехидством я посмотрел на Голицына, — вот только умеющих хотя бы читать и писать среди них очень мало. Да, Александр Николаевич?
— Во многих знаниях, многие печали, — пафосно ответил обер-прокурор, отчего у меня непроизвольно сжались кулаки. Еще немного и я бы не сдержался и банально — совершенно крестьянским образом — съездил бы нашему главному святоше по мордасам. Александр, который явно прочувствовал мое состояние лучше, чем его подчиненный, поспешил переключить внимание на себя.
— А в чем проблема?
— Проблема в том, что наша православная церковь вместо помощи проекту по увеличению количества начальных школ не только не помогает, но еще и мешает, как только может. Нет формально, — я мотнул подбородком в сторону сидящего напротив Голицына, — все исключительно «за». А как доходит до дела, то на низовом уровне вся работа полностью саботируется.
— Я не раз говорил, что начальное образование крайне важно с точки зрения воспитания праведного богобоязненного человека, и заниматься им должны церковно-приходские, а не светские школы.
То, что почти десять лет назад я не дал Голицыну подгрести под себя образование в империи, тот до сих пор простить мне не мог, что выливалось в заметное противодействие на местах со стороны церковников.
— Да ты своих священников сначала читать-писать научи, мудло! — Я вскочил с места, нависнув всеми своими двумя метрами над как-то мгновенно скукожившимся обер-прокурором. Голицын видимо понял, что переборщил, и есть шанс не иллюзорно выхватить по щщам. — У него половина священнослужителей по памяти все требы проводят, потому что читать не умеют, а он мне про обучение детишек будет рассказывать!