В итоге была принята такая система: серебряный и ассигнационный рубль уравнивались в правах, плавающий курс ликвидировался. Государство гарантировало использования обеих — бумажной и металлической — валют наравне, оплачивало ими расходы из казны и принимало в качестве налогов. И хотя прямой обмен бумаги на серебро не гарантировался мы оставляли возможность выкупать у государства за ассигнации серебряные слитки по номинальной стоимости без дополнительной комиссии. Что с одной стороны добавляло людям уверенности, а с другой — разом отсекало 90% потенциальных желающих приобрести серебро. Ну действительно, не так много найдется людей способных единоразово выложить за стандартный двадцатикилограммовый слиток серебра тысячу с лишним рублей.
Идея была понятна — она заключалась в постепенном уходе от обращения серебряных монет и полном переходе на ассигнации, которые должны были стать полноценной их заменой не только в физическом плане, но и в головах людей. Бумажный рубль должен был стать таким же надежным как и серебряный, ну а потом можно будет и станок включать при необходимости, не слишком боясь обесценивания валюты.
Естественно такая система могла существовать полноценно только в условиях непрерывного роста экономики, когда на каждую впрыснутую в оборот ассигнацию обязательно имелся бы свой товар. В ином случае непременно произошло бы вымывание серебра из оборота: люди бы просто получали от государства серебро и бумагу пополам, серебро бы прятали по ухоронкам, а бумагу возвращали государству. В итоге мы могли остаться с огромной кучей необеспеченной бумаги в казне и коллапсом денежного обращения.
Тут, однако я все же делал ставку на то, что экономика империи в обозримом будущем будет только расти, будет стремительно прибавляться население, товарооборот будет увеличиваться, экспорт-импорт опять же; будут открываться новые производства, а значит и вероятность того, что серебро будет залёживаться одном месте, в таком случае, была не слишком высока. В общем, это был риск, но риск приемлемый.
Для примера — возможно показатель не стопроцентный, но понимание о темпах развития он дать вполне мог — тут можно взять производство паровых двигателей в империи. Если в 1821 году их мы производили восемь десятков за год, то спустя шесть лет это количество было превышено более чем в пять раз. 420 паровиков собрали на моих заводах и еще сотню на всех остальных производствах империи совокупно. Это еще не полноценная промышленная революция, но точно движение в эту сторону. На момент конца 1827 года в России работало во всех сферах около двух с половиной тысяч паровых машин, что было показателем солидным хоть и отнюдь не рекордным. В Великобритании — при том что население у них было меньше нашего в 4 раза, а площадь даже сравнивать бессмысленно — паровых машин в это же время работало около 13–14 тысяч. Можно только позавидовать.
Кроме этого был создан ГосБанк, и было разрешено создание частных банков. Принято правило публичности по отношению государственному бюджету. Собственно, до сих пор как такового государственного бюджета в России просто не было — он был отдельный у каждого ведомства. То есть система работала не так, как привыкли в будущем, когда сначала все деньги падают в общий котел, там считаются и распределяются по расходам. Тут было все по-другому: отдельные налоги и сборы сразу расписывались по ведомствам без «захода» в общую казну. Это, во-первых, усложняло учет и провоцировало казнокрадство, а во-вторых, было просто не удобно.
В рамках Министерства финансов была создана специализированная финансовая полиция — служба фискалов, — чья деятельность была направлена, во-первых, против казнокрадства — такое себе ОБХСС на минималках — а во-вторых, как орган искоренения уклонений от уплаты налогов. Мне всегда нравилась идея разделения сыскных и карательных органов по специализированным ведомствам, и тут я не преминул воплотить ее в жизнь.
В целом реформа была направлена на либерализацию финансового рынка, упрощение аккумуляции и использования кредитных средств, создание условий финансирования промышленности в ущерб кредитованию помещиков. Последних я со временем и вовсе собирался взять в ежовые рукавицы, чтобы заставить шевелиться. Ленивая паразитическая дворянская прослойка, не желавшая ни служить, ни заниматься торговлей или производством, а только сидеть по поместьям и потреблять созданный крестьянами продукт, мне была не нужна совершенно.
На следующий же день после подписания закона я зарегистрировал — естественно все бумаги были подготовлены заранее — первый в империи частный коммерческий банк «ПРБ». «Первый Российский Банк» — был натурально первым, и имел лицензию под номером 000001, так что тут подкопаться к названию было просто невозможно.
В течении следующего 1828 года отделения моего банка открылись в двадцати самых больших городах империи и быстро сняли сливки с этого непаханого ранее поля деятельности. Тут за меня играли как финансовые возможности, сравниться с которыми мог сильно не каждый — вернее в России вообще никто не мог — так и авторитет императорского дома. Ну и конечно административный ресурс., куда без него. Последнее было не совсем честным по отношению к конкурентам, но тут уж ничего не поделаешь.
При этом общее количество банков, быстро начавших открываться по всей стране, было достаточно жестко ограниченно. Для того, чтобы предотвратить появление всяких банков-однодневок, усложнить жизнь мошенникам и вообще защитить население, было принято достаточно суровое банковское законодательство.
Владельцем или конечным бенефициаром банка мог быть только подданный империи либо зарегистрированное тут юридическое лицо, также принадлежащее русским подданным. Нужен был сравнительно большой уставной фонд в сто пятьдесят тысяч рублей, потянуть который мог далеко не каждый, плюс устанавливался жёсткий режим отчетности перед ГосБанком, на корню рубивший само понятие банковской тайны. В такой ситуации всякие хитрые нелегальные махинации проводить было достаточно сложно. Не невозможно конечно, но хотя бы на переходной период хотелось немного защитить не сталкивавшийся ранее с банковской системой людей от массового мошенничества. Что бы не как в 1992 году получилось, когда непуганых советских граждан бросили в омут капиталистической системы практически без всякой подготовки. Моральной и информационной.
И тем не менее за первый же год после реформы было зарегистрировано более сотни кредитных учреждений. На следующий год — еще две сотни. Ну а дальше пошла обычная в таких случаях карусель — часть банков банкротилась и отмирала, на их место приходили другие и так по кругу. В общем, ничего нового.
Кроме этого в начале 1828 года была создана комиссия по реформированию налогообложения в империи. На момент конца двадцатых в стране было два главных налога — подушный и винный откуп. При этом первый крайне плохо администрировал и собирался, и вообще был «несправедлив» в самой своей сути, когда крестьянин имеющий в собственности две десятины должен был отдавать государству столько же сколько и владеющий двадцатью. Получалось, что для относительно зажиточных крестьян подушное практически не отражалось на их бюджете, а для самых бедных было тяжелейшим бременем, порой просто неподъемным.
Подушный налог предлагалось заменить на поземельный, в котором базой налогообложения должна была выступить площадь принадлежащих субъекту налогообложения земель и другой недвижимости. Причем я аккуратно пытался продвинуть идею, о том, что в таком случае налоги придется взымать и с владеющих землей дворян. Ведь в ином случае вся земля, принадлежащая помещикам, на которой в будущем будут работать лично свободные крестьяне-арендаторы, просто выпадет из системы налогообложения.
На самом деле мысль о том, что налоги можно взымать и с дворян, а не только с «податного сословия» была не столь уж революционна. Налоги с дворян уже повсеместно взымались в Европе — во Франции с революции, а в Пруссии и Австрии с десятых годов, когда немцам пришлось создавать свои армии заново после тяжелых военных поражений — однако именно в данном конкретном случае наши западники с восторгом глядящие на соседей, почему-то перенимать данный, без сомнения полезный, опыт желанием не горели.