— Не так важно, чья эта идея, — я покачал головой, — вопрос в том, как долго существование порто-франко еще будет оправдано экономически? Оправданно ли оно сейчас?
За десять дет существования свободной экономической зоны город действительно стал примером необычайного роста во всех сферах. Что там говорить, если только население за десять лет выросло почти на пятьдесят процентов и сейчас колебалось где-то в район шестидесяти тысяч человек, делая Одессу одним из самых больших городов империи. Был тут правда небольшой нюанс, заключавшийся в том, что за предыдущие десять лет до введения порто-франко город вырос вообще в два раза, что навевало кое какие сомнения в пользе свободной экономической зоны.
— Конечно оправданно, — вскинулся Воронцов, но наткнулся на мой прищуренный взгляд и немного смутился, — что-то не так, ваше императорское величество?
— Я думаю, что Одессе очень нужна железная дорога, — начал я издалека. — Я прямо вижу, как ветка, идущая из Одессы через Умань, Станислав и Львов на Варшаву позволит ускорить вывоз зерна из ближайших южных хлебных губерний.
— Не очень понимаю, что вы имеете ввиду, ваше величество, — Воронцов выглядел совсем сбитым с толку. Тут на юге, думали немного другими категориями, самой главной транспортной артерией было море, и идея о необходимости железки вглубь страны была совсем не так очевидна.
— Я думаю, что вот вы как генерал-губернатор вполне сможете организовать местное купеческое общество для выкупа акций такой дороги. А взамен, режим порто-франко в Одессе будет действовать скажем до 1840 года. И конечно же я настаиваю на том, чтобы все те деньги, которые непосредственно вы получаете на контрабанде товаров в обход таможенных пунктов были вложены в постройку этой дороги.
— Ваше императорское величество… — попытался было возразит Воронцов, но я его перебил.
— Все. Я лично прослежу.
Вообще, как таковое казнокрадство в Российской империи редко наказывалось. И в целом считалось по большей части привычным явлением, не заслуживающим особого порицания. Но тут Воронцов слишком уже развернулся, по данным собранным финансовой полицией Канкирина, к его рукам каждый год прилипало от пятидесяти до ста тысяч рублей. С одной стороны, хорошо бы такого махинатора взять за цугундер, да и устроить показательный суд с конфискацией и отправкой чиновника на каторгу. Вот только заменить Воронцова было решительно некем.
Михаил Семенович ведь не только собственные карманы набивал, но и вкладывал деньги в развитие собственного генерал-губернаторства. Учитывая, что он был человеком не бедным и до занятия данной хлебной должности — в наследство от отца ему достался капитал в несколько миллионов рублей, часть из которых были «ротшильдовскими», — траты эти были весьма и весьма значительными.
Надо признать, что только недавно учреждённая финансовая полиция — с чьей-то меткой подачи обозванная службой фискалов — сразу же начала отбивать стоимость своего содержания и приносить доходы в казну. Тут правда во многом им подсобили СИБовцы, передавшие новой спецслужбе массив, накопанной за годы информации по взяткам, злоупотреблениям, казнокрадству и прочим подобным вещам, который непосредственно безопасникам был не слишком интересен, поскольку они все же в другой плоскости работали.
Первым громким случаем связанным со взятками и казнокрадством стала история костромского губернатора Карла-Вильгельма Баумгартена, уличённого фискалами в указанных выше нарушениях. Немца показательно взяли в цепи и провели над ним открытый процесс, широко освещавшийся в прессе. Поскольку Баумугартену сразу было сказано, что на снисхождение он может рассчитывать исключительно, скинув часть вины на подельников, он запираться не стал, а вместо этого вывалил на свет божий список из десятков фамилий, которые были так или иначе замешаны в темных делишках. Общий же ущерб от такого себе провинциального схематоза — а немец занимал пост костромского губернатора больше десяти лет — вплотную приблизился к миллиону рублей.
В итоге дело закончилось конфискацией всего имущества, каторгой для самых одиозных фигурантов и огромными штрафами для остальных. К сожалению, отправить за Урал-камень все дворянство губернии, за небольшим исключением повязанное между собой «деловыми» интересами, просто не представлялось возможным. Банально не было у меня другого народа, чтобы заменить этот, приходилось перевоспитывать доступными способами.