Зато все остальные слои населения были от действующей власти в восторге. Государственные крестьяне получили землю фактически бесплатно, промышленники пользовались полным покровительством монарха, во всю осваивали дешевые кредиты и многомиллионные государственные подряды. В ту же копилку можно было отнести и купечество — растущий внутренний рынок поглощал товары во все возрастающих количествах, выходы наружу говорили о прекрасных перспективах на будущее.
Чиновничество — особенно мелкое и среднее — регулярно получало прибавку к окладу, в его ряды недавно влилось огромное количество свежей крови, которая теперь за своего императора готова было сгрызть глотку кому угодно. Тоже самое с армейцами — генералам, предположим, сильно любить Николая было не за что — ну кроме тех, кто реально ратовал за дело и понимал всю глубину произошедших за десятилетие изменений — а вот младшие офицеры императора разве что не боготворили. Особенно те, которые благодаря недавно проведенным реформам из простых солдат смогли выйти. Конечно, какой-нибудь особо обиженный генерал вполне мог бы дать команду выступить на столицу, вот только шансы что ее исполнят на низовом уровне были откровенно невелики. Опять же жандармы за порядком присматривали, не забалуешь.
Ну и конечно спецслужбы. Пальмерстону было неприятно признаваться самому себе, но тут русские их превосходили на две головы. Когда в Росси серьезная структура, отвечающая за разведку и контрразведку, существовала уже два десятилетия, в английском парламенте только-только начали обсуждать необходимость создания чего-то подобного. Пока, причем, без особых успехов, очень уж не нравилось депутатам возможность использования этой силы против внутренних врагов. Вернее, на словах такую идею все как бы поддерживали, но реально каждый опасался, что какой-нибудь особо ретивый монарх может этот инструмент использовать конкретно против него. Ну или против Парламента в целом. И что тогда — самодержавие как в России? Ну нет, лучше оставить эту сферу на откуп отдельным заинтересованным людям, работающим на частной основе.
Недовольные были на национальных окраинах империи. Польша, Финляндия, Кавказ, Средняя Азия — вот только все это было слишком далеко от столицы и тянуло в лучшем случае на мелкие неприятности, с которым любая империя справляться умеет просто на отлично. Ирландцы вон на соседнем острове соврать не дадут.
В общем, опереться в России англичанам было особо некого, более того даже за работниками Британского посольства СИБ уже давно установило вполне официальное наблюдение «для дополнительной безопасности». Это, конечно, не отменяло «тонкую» работу, но значительно ее усложняло.
— Ну да, — француз с довольным лицом достал трубку и принялся нетрепливо набивать ее табаком, чем вызвал очередную волну раздражения внутри виконта Пальмерстона. Дипломатическая служба Франции, с тех пор как Талейрана отправили на пенсию, на этот раз уже окончательно, изрядно сдала. Хромоногая сволочь, конечно, была той еще занозой, но в чем его никогда нельзя было упрекнуть, так это в отсутствии понимания момента, нынешние дипломаты лягушатников этим похвастаться совсем не могли. — Есть у нас верные люди, работающие не за деньги, а за совесть.
— Граф Толстой, — англичанин улыбнулся. Русский дворянин был редкостной пройдохой и с удовольствием брал деньги в том числе и от подданых короля Вильгельма IV. Впрочем, упрекнуть его в нехватке искренности тоже было сложно. Толстой не скрывал, что императора Николая ненавидит всей душой и готов работать с кем угодно, лишь бы нагадить правителю, который отобрал у него титул, репутацию, средства к существованию и в итоге просто изгнал из страны. Ради справедливости граф никогда не был особо богатым, да и с репутаций у него проблемы имелись задолго до появления на сцене Николая, однако это совсем не мешало главе русской оппозиции во Франции во всем винить именно монарха.
Салон графа Толстого фактически стал своеобразным центром русской эмиграции в западной Европе. Сюда стекались все те, кого Николай так или иначе обидел — а таких за прошедшие двадцать лет было не так уж мало — разве что у поляков была своя отдельная «тусовка». Просто потому, что пшеки традиционно не считали русских себе ровней и даже выезд на чужбину и общий враг не мог из заставить общаться с товарищами по несчастью на равных.
— Очень полезное приобретение для нашего дела. Имеет широкие связи на родине, — согласился француз, не обратив внимание на интонации собеседника. — Во многом именно благодаря графу Толстому мы получили информацию о новых русских пушках.
— Честно говоря, когда с их характеристиками ознакомились наши военные, то даже не поверили в то, что такое вообще возможно. И уж точно не в то, что их могли создать какие-то там русские.
— Мы смогли сделать светопись, — с французским акцентом произнес Моле русское слово.
— Только поэтому вариант с целенаправленной дезинформацией и был отброшен, — согласился Пальмерстон.
Вообще технические успехи еще недавно совершенно варварской страны с востока континента беспокоили высшие круги Лондона все сильнее и сильнее. Русские наступали на пятки буквально по всем направлениям, а в некоторых — например металлургии, строительстве железных дорог и выделке оружия — уже откровенно начали опережать. Благо собственный рынок Российской империи был еще достаточно слаб, а на внешние — русские товары всеми силами старались не пускать. На сколько это было, конечно, вообще возможно.
Заключение договора между Берлином и Санкт-Петербургом в Лондоне восприняли как плевок в лицо. Очень много лет Пруссия была своеобразным боевым псом Британии на континенте, который, сам имея не так много сил, активно кусал всех соседей по очереди. Еще более болезненным стало вытеснение британцев с рынка Швеции, где русские товары практически перекрыли традиционный британский экспорт. Разве что уголь все так же везли с островов, но тут скорее из-за того, что растущая русская промышленность сама требовала все больше «черного золота» и внутренняя добыча у русских не поспевала за потребностями.
Хуже того русские принялись активно развивать свой флот — в первую очередь торговый, чего раньше за ними замечено не бывало — активно плавать не только по Балтике или Средиземноморскому бассейну, но также через океан. И, что было уж совсем наглостью, посмели вытеснить британцев из всей северной части Тихого океана, не то, чтобы этот медвежий угол был дельцам из Сити интересен, скорее наоборот, но сам факт…
— Не думаю, что эти пушки могут что-то всерьёз поменять на поле боя. Тем более все наши агенты говорят об их низкой надежности и запредельной стоимости производства. Русские, конечно, те еще выдумщики, инженеры у них есть не плохие, особенно из нанятых в Европе, но в массе своей московиты тупы и ленивы, наладить нормальное производство сложной техники им будет сложно, — с видом знатока выдал француз очередную мысль.
Пальмерстон тяжело вздохнул, досчитал до десяти и ответил.
— Тупы и ленивы… Вы что цитируете этого придурка? Как его там? Маркиз де Кюстин? Серьезно?
— А что тут такого? — Моле подошел к окну, потянул ручку на себя и открыл створку. Снаружи шумел ветвями старый дубовый лес, пахло приближающейся осенью. — Маркиз совершил почти полугодовое путешествие по России и вполне компетентен в своих взглядах.
Вышедшая полугодом ранее книга «Россия в 1835 году» наделала на западе немало шума. Ее автор маркиз Астольф де Кюстин был широко известным в узких кругах путешественником и успел до визита в Россию посетить большую часть европейских стран и даже смотаться за океан в Соединенные Штаты, которые для среднего европейца все еще были достаточно серьезной экзотикой.
В своих очерках француз, успевший за полгода проехаться по самым крупным городам Российской империи, отзывается о местном населении максимально нелестно. Называет русских варварами, лишь немного прикрытыми сверху тонким налетом цивилизации. Мол варятся русские в своем котле, не интересуются никакими достижениями научной и философской мысли, молодое поколение в отличии от старшего плохо знает языки и вообще к приехавшему из Франции гостю высший свет отнесся максимально прохладно. Маркиза проигнорировал не только император — по косвенным оговоркам можно было понять, что де Кюстин несколько раз подавал прошение об аудиенции — но и большая часть высшего столичного общества. Поэтому и все дальнейшие впечатления француза были заметно окрашены в негатив, вызванный нанесенной ему — ну во всяком случае в тексте это так чувствовалось — обидой.