- Именно так, именно так. Возможно, через год, или через два, даст Бог супостат на нападет, дойдут у нас руки и до штуцеров.
- Сами то в это верите, Михаил Богданович? – Я скептически посмотрел на военного министра, который должен был знать лучше других, что французская военная машина уже запущена. Тот только покачал головой, - ладно, есть у меня для вас еще одна поделка, как раз по нашим невеликим деньгам, глядите.
Я подошел к столу, открыл один из ящиков и достал оттуда небольшой – сантиметров десять в высоту деревянный цилиндрик.
- Что это, Николай Павлович? – Не понял Барклай.
- Противопехотная нажимная мина. Деревянный корпус, внутри немного пороха и капсюль. Закапываем такую малышку на дороге и ждем неприятеля. Француз наступает ногой на крышку, гвоздь бьет по капсюлю, тот детонирует, подрывает порох и вот этот кусочек свинца, - одновременно с рассказом я разобрал примитивную мину и продемонстрировал министру ее нехитрое содержимое, - калечит вражине ногу. А там либо он вычухается, либо отнимут полковые медикусы стопу – сражаться все равно в ближайшее время не сможет. Мина стоит копейки, можно хоть тысячами клепать. При отступлении закапывать прямо на дороге и смотреть, как вражеские солдаты боятся сделать каждый следующий шаг. Такой себе средневековый чеснок, только в новом более технологичном и соответственно опасном исполнении.
- Эмм… Вам не кажется, что это как-то… - Барклай сделал неопределённое движение рукой в воздухе, - слишком?
- А обычный чеснок не слишком? Михаил Богданович, не уподобляйтесь придворным чистоплюям. Врага, пришедшего к нам войной, нужно давить всеми силами. Если враг не сдается, его уничтожают, никаких «слишком». Вот возьмите ящик с минами, тут их два десятка, испытайте, подумайте, только осторожно, чтобы самим пальцев не лишиться. И да, есть у меня еще одно к вам дело, хотя это не совсем к вам скорее вопрос по ведомству Гурьева Дмитрия Алексеевича, но…
- Что у тебя по ведомству моего министра финансов? – Сзади неслышно подошел Александр, заставив меня вздрогнуть.
- Есть… Есть информация из Парижа, непроверенная и не слишком богатая, по правде говоря, на подробности, - аккуратно подбирая слова начал я, - что перед вторжением в Россию Бонапарт готовит массовый вброс поддельных ассигнаций для подрыва устойчивости нашей финансовой системы.
- Неприятно, - отреагировал на новость Александр, откуда у меня такие сведения он спрашивать не стал. – Это действительно нужно с Дмитрием Алексеевичем разговаривать, возможно удастся что-то придумать.
Не смотря на все мои действия и на затянувшуюся на лишний год войну пятой коалиции к середине одиннадцатого года стало очевидно, что оттянуть вторжение Наполеона хоть бы на год вряд ли получится. Отношения между двумя странами стремительно ухудшались буквально день ото дня, и были на этот понижающийся тренд как объективные причины, так и субъективные.
К объективным совершенно точно нужно было отнести экономику. Наполеона жутко раздражала наша внешняя торговля с «нейтралами» - читай с той же Англией, - от которой мы отказаться просто не могли. Причем если в балтийских портах еще пытались соблюдать какие-то приличия, действительно принимая суда только под флагами нейтральных государств и арестовывая каждый год десятки нарушителей, слишком халатно подошедших к тому, чтобы выправить положенные бумаги, то на севере уже и приличиями никто не заморачивался: торговали чуть ли не в открытую.
Кроме того, во весь рост стоял вопрос герцогства Варшавского как возможного ядра возрожденной Польши. Александр считал действия по возрождению польской независимости прямой угрозой границам Российской империи и при каждом удобном случае пытался выбить из Наполеона гарантии не превращения герцогства в полноценное государство. Французский император вроде бы и сам таких планов не имел, однако на эти заходы отвечал уклончиво, оставляя себе место для маневра.
Были и другие причины предполагать, что отодвинуть войну не получится. Кроме неудачного сватовства к русским принцессам, без сомнения ударившего по самолюбию корсиканца, были и прочие неприятные инциденты. Так весной 1811 года были оккупированы северогерманские владения герцога Ольденбургского, родственника и просто близкого семье Романовых человека. Особого практического смысла в этом не было, а попытка Наполеона объяснить свои действия недопущением контрабанды из Англии звучала крайне неубедительно, поэтому все выглядело как нанесение намеренного оскорбления лично Александру.