А ведь я планировал на этой же базе впоследствии готовить медсестер и санитарок для нужд армии, чтобы любая рана на поле боя не означала смерть или ампутацию, как это происходит сейчас. Однако простив системы, даже такой ущербной не попрёшь. Впрочем, может быть местным действительно виднее
Мой экспериментальный взвод спустя год наконец вышел на те показатели, которых я от молодых офицеров и хотел добиться. За это время «курсанты», как я их мысленно называл, приобрели физические кондиции, для этого времени считавшиеся ранее просто немыслимы. Они бегали по лесу как лоси, нагруженные здоровенными рюкзаками, отлично стреляли – егерей я вооружил штуцерами, посчитав что меткость и дальность стрельбы для них важнее чем скорострельность – прилично научились фехтовать и драться без оружия. А уж сколько всяких полезных знаний в них впихнули за этот год и вовсе не счесть. Но самое главное даже не это. За год была более-менее отработана методология подготовки будущих егерей и это значит, что можно было переходить ко второму этапу.
Теперь каждый из оставшихся во взводе офицеров – за год по состоянию здоровья или по собственному желаю сошли с дистанции еще шесть человек – должен был найти себе пять будущих подчиненных. Да, экспериментальный взвод с благословления императора разворачивали в экспериментальную роту, численность которой должна была составить почти две сотни штыков. Предполагалось, что к тридцати офицерам добавятся полторы сотни сержантов и унтеров, а потом – если Бог даст и все пройдет гладко – еще через год три-четыре сотни рядовых и капралов, что уже даст полноценный легкопехотный батальон. Впрочем, до этого нужно было еще дожить.
Интрелюдия 2
Что бы там кто не говорил, но императорская семья – это тоже люди, и соответственно ничего человеческого им не чуждо. В конце декабря в Зимний дворец, так же, как и во многие другие дома России и прочих христианских стран, пришел рождественский дух. Настроения дополнительно добавляла природа, расщедрившаяся в кой это веки на отличную зимнюю погоду. Температура на улице несколько дней подряд держалась в районе комфортных минус пяти по цельсию, ночью выпал снег, а утром нависшие над городом серые тучи неожиданно растянуло и на радость людям на небе выглянуло солнце, вид которого жители Петербурга, казалось, уже давно позабыли.
Этим утром император вместе со своей женой проводили время за чаем и чтением. Редкий случай семейной идиллии, если вспомнить про тяжелые взаимоотношения в венценосной чете, объяснялся очень просто. На прошлой неделе Александр в очередной раз поссорился со своей «официальной» любовницей Марией Антоновной Нарышкиной, заподозрив ту в неверности. Учитывая, что Нарышкина состояла в официальном браке – собственно Нарышкина – это фамилия мужа, в девичестве женщина носила фамилию Святополк-Четвертинская – обвинения эти на взгляд постороннего человека выглядели весьма экстравагантно.
Вообще Мария Антоновна была женщиной крайне интересной. Она была признанным эталоном красоты в Петербургском высшем свете, Кутузов в своей переписке называл ее ангелом, Державин посвящал стихи, а сколько воздыхателей так и остались тайными, понимая, что соревноваться в любовных делах с императором – дело неблагодарное, наверное и посчитать невозможно. Причем, если в первые годы их связи Александр ревниво оберегал свой «пост» подле прекрасной дамы, то впоследствии он стал куда более снисходительными. Говорят, однажды он поймал Нарышкину на – а может и под, кто знает – своем адьютанте Ожаровском, однако особого значения этому не придал, типа дело-то житейское. Вроде как из трех доживших до взрослых лет детей Марии Антоновны Александр неофициально признавал отцовство двух – Эммануила и Софии – выделив мужу любовницы пособие в триста тысяч рублей и наказав тратить его именно на них. Все-таки начало девятнадцатого века было интересным временем.