…Аминь… - Я машинально, как делал это уже сотни и тысячи раз перекрестился, бросив взгляд на стоящего напротив Александра. Тот, как будто постарел лет на пять за эти несколько дней, осунулся, кожа посерела, а под глазами залегли глубокие тени. Естественно, он винил в смерти дочери себя, хотя с учетом местной медицины, тут мог умереть буквально любой совершенно нелепым образом.
Прошлой зимой я простудился в сыром и холодном питерском климате и две недели провалялся с температурой, кашлем и соплями. Благо без последствий, однако меня время, проведенное под одеялом, натолкнуло на мысли о возможном переносе столицы куда-нибудь южнее. Оно и в двадцать первом веке со всеми этими глобальными потеплениями зимы на севере России были не лишком приятными, а уж сейчас – так и вовсе. Построить город где-нибудь в районе Одессы, а то и на ее месте, благо пока там еще практически пусто. Это перенесет акцент имперской государственности с северного направления на южное, поможет скорее заселить Причерноморье, может поспособствует скорейшему захвату Проливов – в такой ситуации это станет просто жизненно необходимым. Со всех сторон прекрасная идея, осталось только дожить до того времени, когда я смогу ее реализовать. Помнится настоящий Николай тоже от воспаления легких умер, так что стоит, наверное, поберечь себя в этом направлении.
…Прииде, поклонимся и припадем Христу Цареви нашему Богу… - А тут еще и присоединение Финляндии, и вот этот кунштюк с обязательством сохранять местные законы и обычаи. Откуда Александр это взял я даже находясь в этом времени не понял. Видимо, идея заключалась в том, что раз он не может освободить крестьян в России, дать им закон и самоуправление, нужно сделать это в новоприсоединенной губернии. Вернее, Великом княжестве.
Когда я прочитал текст уже опубликованного манифеста, больше всего захотелось кого-нибудь убить. Это была вообще крайне странная традиция сохранявшаяся в течение сначала всего существования Российской империи, а потом парадоксальным образом перекочевавшая в СССР, хоть и в несколько ином виде. Тут все покоренные народы имели больше прав чем непосредственно русские. Например, считаться лютеранином тут было выгоднее чем православным, поскольку обычный русский крестьянин кроме привычных нам светских законов обязан был выполнять еще и церковные, и за их нарушение полагались совсем не иллюзорные наказания. А лютеранин мог делать что угодно – ходить или не ходить в церковь – всем было пофиг. И так во многих сферах жизни, не удивительно что с «ассимиляцией» покоренных народов у нас было, мягко говоря, не шатко не валко, какой смысл признавать себя русским, если это автоматически поражает тебя в правах. Дичь полнейшая!
…Аминь… - Я вновь перекрестился и мысленно скользнул к эпизоду месячной давности, когда я вывалил на брата все что я думаю о такой национальной политике, и к чему это в итоге приведет империю.
- Ваше императорское величество, разрешите мне, вашему неразумному холопу высказать свое ничтожное мнение по поводу опубликованного вами манифеста, - ядом в моем голосе можно было наполнить средних размеров бассейн. Александр, которого я вытащил в парк чтобы пострелять из новых капсюльных ружей и поговорить наедине, посмотрел на меня очень подозрительно, помолчал несколько секунд и, видимо не придумав остроумного ответа, сказал.
- Дозволяю.
- Скажите мне, государь, - не меняя тона начал я, - почему чухонцы, коих мы силой оружия к своей стране примучили, теперь будут иметь в нашем государстве больше прав чем обычный русский мужик, тянущий на своих плечах империю. Сеющий хлеб, платящий не маленькие налоги и умирающий в войнах за свое отечество. За что это отечество его так не любит? И за что чухонцы такие привилегии получили? Свои выборные органы, право служить с полках не покидая Финляндии, делопроизводство на собственном языке?
От такого вопроса Александр дернулся как от пощечины.
- Ты Ники, очень молод, хоть и умен при этом. Гениален, говорят твои преподаватели, однако даже тебе не дано обозревать всю картину со всех сторон. И этот вопрос – лучшее тому подтверждение.
На столе лежало несколько ружей, я подошел к одному из них, вязал, приложился: все-таки они изрядно тяжелые, хотелось примостить длинный ствол на какой-нибудь упор – пощелкал замком, после чего неторопливо принялся заряжать. В свои почти двенадцать лет, ростом я уже догнал среднего жителя империи, поэтом проблем в обращении со штуцером не возникло.