«А ведь ежели не рискнуть, то все равно эти деньги проедим, - подумал Копейников, - Пойду, завтра, к Артем Ивановичу, и обрадую его».
Василий Петрович был не один. Таких как он за последние десять лет появились тысячи, и этот процесс лишь набирал силу.
Глава 35
Вереница фургонов и телег, трясясь и подпрыгивая на ухабах, неспешно пылила по тракту. Идя рядом со своим фургоном, Степан Игнатьевич Афанасьев немного щурил глаза из-за пыли, поднятой ехавшими впереди соседями, отчего, его и так обветренное лицо покрывалось сеткой мелких морщинок, которые сходились к блекловатым голубым глазам. Лошадьми же правил старший сын Иван, которому недавно исполнилось двенадцать лет, и который был горд оказанным доверием. И хотя они тряслись по тракту уже как месяц, и Иван успел уже попривыкнуть, все равно, каждый раз, когда отец давал ему править фургоном, он чувствовал себя совсем взрослым. Семья Афанасьевых, размещенная в фургоне, насчитывала шесть душ. Помимо Степана и его старшего сына в фургоне ехали: Елена - жена Степана, и трое младших - два дочки и совсем маленький, двухлетний Николай. Бог дал Афанасьевым еще двоих, но один из них умер в младенчестве, а пятилетняя дочурка угасла в три дня от холеры.
Афанасьевы стали одними из последних, кто отселялся. После освобождения крестьян и передела земли между ними, около трети их общины в Нижегородской губернии должны были ее покинуть, ибо на них попросту не хватало земли. Часть людишек подалась в город на заработки, но большинство не захотело менять привычный уклад. Да и земли, тем, кто переселялся, обещали дать не пять-семь десятин, то есть гектаров по-нынешнему, а все десять-пятнадцать. То есть в два раза больше.
И хотя сначала ехать совсем не хотелось, после начала реформы в общине случился раскол. Ибо каждый хотел остаться, да и после, когда решили, кто отселяется, никак не могли решить, кто будет первым. Вдобавок, община как таковая исчезла, потому как любой мог ее покинуть. И многие это сделали, дабы вести хозяйство по-своему, на своей землице. Поэтому, Степан был даже рад, когда, наконец, очередь дошла и до них. В родном селе им стало не уютно.
Земля их располагалась в новосозданной Омской губернии. И хотя путь до нее предстоял не близкий, зато они получили целых пятнадцать гектаров. Вдобавок, на семью, Афанасьевы получили сто рублей подъемных, которые выдавались в виде ссуды, сроком на двадцать лет. Немного конечно, но и таких денег Степан никогда за глаза не видел. Так что для вчерашнего крепостного, это были огромные деньги.
В путь тронулись по весне, как только сошла вода и немного подсохла земля. До Казани, где находился перевалочный пункт, они добрались на собственной телеге, запряженной одной савраской. В телеге вся семья и ее нехитрый скарб не умещалась, очтего Степан с Иваном попеременно шли пешком. Впрочем, и у других положение было не лучше. Поэтому, когда дошли, обувь уже давно как износилась и подошвы привязывали веревками, чтобы сапоги совсем не развалились.
Возле Казани, были разбиты несколько огромных лагерей, где переселенцев формировали в караваны в соответствии с местом назначения. Так, из дюжины семей покинувших родное Устиново, только Степан да его сосед отправились с тем же караваном. Остальные переселялись в другие места: кто за Урал, а кто и в южные степи. На семью выдали по фургону, в котором им и предстояло ехать до самого Омска. В перевалочном лагере они провели неделю, ожидая, пока сформируется караван. Недалеко от Казани начинался тракт, который вел через Уфу и Челябинск в Омск и следовал далее, до Красноярска. Вначале, тракт представлял собой проторенную повозками тропу, но пять лет назад, когда программа переселения набрала темп, его начали расширять и посыпать поверхность утрамбованным гравием. Делалось это лишь местами, вблизи населенных пунктов, но, потихоньку, тракт продолжал расширяться. Вдоль дороги, вблизи почтовых станций выросли небольшие поселки, с постоялыми дворами, рынками и скотобойнями. А небольшие городки, типа: Уфы, Челябинска и Оренбурга, выросли как на дрожжах, став перевалочными пунктами для переселенцев.