Корветы собрали в Сретенске, а котлы для них изготовили в Иркутске, на открывшемся два года назад заводе. В основном завод производил сельхозинвентарь для растущей волны переселенцев, но недавно освоил производство паровых котлов и иных механизмов, потребных для строительства речных пароходов. А возле него уже строился новый завод, для производства пушек и ружей, дабы обеспечить Забайкальские войска собственным вооружением и не перевозить его через тысячи километров из Екатеринбурга. Выросший как на дрожжах Иркутск, стал столицей Восточно-Сибирской губернии и трамплином для последующего освоения Дальнего Востока. В связи с чем город начал приобретать европейский вид, обустраиваясь площадями и каменными общественными зданиями.
В поход тронулись в середине мая, предварительно уведомив Цинских чиновников. Сплав оказался сложным, порою лодки не справившись с течением, сталкивались друг с другом или налетали на камни и прибрежные отмели. Длинный караван из разночинных судов растянулся вдоль по реке, затрудняя снабжение. Тихоходные баржи с провизией и фуражом отставали, из-за чего первые дни люди и лошади голодали. В итоге Муравьев приказал держать двухдневный запас провианта на каждом судне и к вечеру, останавливаясь на ночевку, выпасывать лошадей. Это замедлило сплав, но зато принесло порядок в разрозненное до сего момента передвижение. Вдобавок, из-за снижения скорости, баржи успевали догнать флотилию, что значительно облегчало передвижение.
Вся небольшая флотилия боялась вспыльчивого нрава губернатора. Муравьев не давал поблажек ни себе, ни другим, неумолимо двигаясь к намеченной цели. Трудно было предположить в этом невысоком и худощавом теле столь кипучую энергию и несгибаемую волю. Когда Николай Николаевич кричал на нерадивого лейтенанта, по вине которого баржа села на мель и дала течь, всем казалось, что губернатор выше здоровяка лейтенанта, который вжав голову в плечи, и держа руки по швам, получал начальственных звездюлей. Но, тем не менее, Муравьева любили, как отца командира, который хоть и строг, но о подчиненных заботиться и в обиду не дает.
День выдался солнечный и река оказалась спокойной. Впереди шли две лодки, измеряя фарватер, дабы более тяжелые корветы и баржи не напоролись на мель. За три недели люди приспособились к тяготам пути и флотилия шла споро. Муравьев сидел на палубе своего флагмана 'Аргунь', записывая в дневник все важные происшествия вчерашнего дня и рассматривая очертания реки, нанесенные на карту за последние дни. Вчерашний день выдался суматошным: сильный ливень затруднял видимость и баржи в очередной раз отстали. Пришлось пристать к берегу и под дождем организовывать лагерь, дожидаясь отставших. Реку штормило и командующий боялся, что одна из барж опять села на мель, затрудняя продвижение остальным. Но ближе к полуночи отставшие баржи подошли и Муравьев, наконец-то, заснул. Вот и не вышло занести в дневник все произошедшее за день.
К концу июня Николай Николаевич планировал добраться до Александровского поста*, острога в устье Амура, основанного четыре года назад капитаном Литке. Здесь его должна была дожидаться эскадра уже контр-адмирала Литке в составе трех транспортов и двух фрегатов, посланная для усиления российского присутствия на Тихом океане. Будет ли адмирал дожидаться его в назначенный срок, в этом губернатор не был уверен, ибо море стихия непредсказуемая. Хотя Литке имел четыре месяца в запасе и будучи опытным мореходом должен был справиться.
Через две недели, пройдя озеро Кизи, речная флотилия достигла, наконец, берегов Татарского пролива и первое что Николай Николаевич увидел, подходя к Александровскому посту, это высокие мачты транспорта 'Афон' и трепещущийся на них Андреевский флаг.