В Петербург я вернулся загоревший и полный впечатлений, и как оказалось, весьма вовремя
Глава 29.
«Божьею милостию мы, Александр Первый, император и самодержец всероссийский и прочее, с согласия Августейшей Родительницы нашей, по дошедшему до нас наследственному Верховному праву Главы Императорской фамилии, и по врученной нам от Бога самодержавной власти, Мы определили: Во первых, свободному отречению перваго Брата нашего Цесаревича и Великого Князя Константина Павловича от права на Всероссийский престол, быть твердым и неизменным… Во вторых, в следствии того, на точном основании акта о наследовании престола, Наследником Нашим быть второму Брату Нашему Великому Князю Николаю Павловичу».
Граф Алексей Андреевич Аракчеев умолк и в зале воцарилась тишина.
- Господа, - молвил Император - сие есть воля наша и по пришествии времени, прошу служить возлюбленному брату моему, цесаревичу Николаю Павловичу, также верно как мне служите. Зал дружно выдохнул, и сановники склонились в поклоне. Через полчаса, после нескольких тостов Император покинул собрание, которое сразу же оживилось. Удивление после манифеста несколько спало, и сановники разделились на группы, которые полушепотом обсуждали свалившуюся на их головы новость. Из зала новость понеслась по Петербургу, чтобы вскорости долететь и до дальних уголков бескрайней страны, имя которой – Россия.
Глава 30.
Когда я вернулся в Петербург из поездки на юг, меня ждал сюрприз. Александр сподобился и объявил меня наследником престола. Этому предшествовала небольшая баталия и шантаж с моей стороны. Все началось еще в 1822 году. Помня, что Александр оставил только тайное завещание и из-за неразберихи или чего-то злого умысла случилось междуцарствие, и как следствие, восстание декабристов, которые хотели использовать момент слабости верховной власти. Так как никто практически не знал о моем наследовании престола, а официально наследником был мой старший брат Константин, это могло сулить многие проблемы при восшествии на престол. Моя маман, Мария Федоровна, была женщиной властной, и я боялся, что она тоже захочет порулить вместо меня.
Что бы устранить подобные неурядицы и расставить все точки над «И», я заговорил с Александром об официальном и публичном отречении Константина и признании меня наследником. Не могу сказать, что брат был удивлен, так как моя просьба была резонной. Но он не спешил, что-то предпринять. Так как год на дворе стоял 1822, а я помнил, что настоящий Николай стал императором в 1825, времени было не много.
Пришлось пригрозить, что если брат официально не признает меня наследником, то оно мне и вовсе не надо. Я и так счастлив, как частное лицо, и по мне пусть царствует Константин, ведь он старший, или младший брат Михаил. Игра у меня была беспроигрышная, так как Константин не стремился в императоры, и кроме меня, ни у кого не было законных наследников, необходимых для продолжения династии.
То ли брат уступил моему шантажу, то ли действительно понял, что неразбериха с наследованием не есть хорошо, но он решил публично объявить о моих правах на престол.
Следующим моим шагом была встреча с графом Михаилом Андреевичем Милорадовичем - Петербуржским генерал-губернатором. У настоящего Николая отношения с ним не заладились. И именно Милорадович настоял на присяге Николая Константину, что лишь усугубило ноябрьскую неразбериху. А ведь шестьдесят тысяч штыков гарнизона это очень весомый довод в споре о престолонаследии. Особенно если эти штыки в столице и под рукой.
Генерал был либералом и имел множество друзей среди членов тайных обществ. Он был одним из тех, кто вступился за Пушкина, когда тому грозила Сибирь. Моего реципиента, в настоящей истории, он не жаловал, так как настоящий Николай имел реноме ретрограда и солдафона. Со мной же не все было так однозначно.
Милорадович был одним из поборников отмены крепостного права, и он знал о моем интересе к этому вопросу. Он так же знал о моем общении со Сперанским и другими либералами. Поэтому в обществе меня не воспринимали как консерватора, но я также не считался либералом. Для многих я был темной лошадкой, ибо не все свои дела и поступки я афишировал. Я вел себя достаточно осторожно, что бы выглядеть безобидным в глазах моего брата. Примкни я, например, к либералам, кто знает, захотел бы Александр видеть меня своим приемником.
Граф был человеком деятельным и любил лично участвовать в тушении пожаров и спасении утопающих. С помощью одного из людей Соколова, которого я попросил оповестить меня, ежели генерал опять решит проявить героизм, я узнал, что граф уехал на пожар на Васильевском острове. Вот я и отправился в сопровождении двух егерей вслед за генералом. Мол, был неподалеку, услышал о пожаре и прискакал на помощь. Пожар тушили всю ночь, и мы с генералом сдружились. Ведь общее дело сплачивает. Я пригласил его к себе, в Аничков дворец, куда мы и отправились, благо было недалеко. Михаил Андреевич, в прошлом бравый вояка, оценил этот гусарский жест, да еще со стороны цесаревича.
Шарлотта оказалась на высоте. Она не высказала своего удивления от прихода двух потных и помятых мужиков, а быстро распорядилась насчет ванны и завтрака. За завтраком мы разговорились о крестьянском вопросе, который очень волновал графа. Я сказал, что и сам близко к сердцу принимаю этот вопрос и работаю над проектом его решения. Расстались мы довольные друг другом.
Глава 31.
Никифор Иванович Князев, запер двери своей лавки на большой, висячий замок и, повернувшись, взглянул на небо. Ноябрь в Петербурге не самый приятный период, а тут небо совсем заволокло тучами, и мелкий промозглый дождь все норовил пробраться за воротник. Порывистый ветер швырял капли дождя прямо в лицо, и казалось, что город замер в преддверии Страшного Суда, что неумолимо надвигается, охватывая небо свинцом.
Несмотря на столь благородную фамилию, Никифор Иванович был всего лишь мелким купцом, и держал небольшую скобяную лавку на Васильевском острове, недалеко от Адмиралтейской стороны. Дед Никифора Ивановича был крепостным у одного из князей Бабичевых, но подавшись на заработки в столицу, что было обычной практикой в то время, он сумел завести свою скобяную лавку. И хотя богачом он не стал, все же сумел купить себе свободу. Благо князь нуждался в деньгах, и цену запросил умеренную. Оставшись в Петербурге, дед Никифора Ивановича взял себе звучную фамилию Князев. Как-никак, а он стал купцом третьей гильдии, а в купеческом деле, представительская фамилия лишней не окажется.
Взглянув в сторону Адмиралтейства, Никифор Иванович увидел зажженные фонари, что предупреждали об опасности наводнения. Впрочем, в штормовую погоду фонари зажигали довольно часто, но это вовсе не означало, что обязательно будет наводнение. И даже если вода немного поднималась, она не затапливала дома, так как парапеты каналов строились с запасом в полсажени и более. Поэтому, не придав особенного значения мерцанию фонарей, купец отправился домой. Жил он через улицу от своей лавки, что было чрезвычайно удобно, особенно во время зимы. А между тем ветер все крепчал.
Проснувшись рано утром, и выйдя за порог дома, Никифор Иванович увидел, что непогода лишь усилилась, и порывистый ветер, подвывая, разносил мусор по улице. На улице, несмотря не ранний час было много народу, ибо петербуржцы спешили полюбоваться стихией. Вода в Неве уже поднялась, и волны с ревом перекатывались через гранитный парапет. Решив, что в такую непогоду покупателей не будет, купец вернулся обратно домой и, решив использовать благоприятный момент, улегся спать. Разбудили его крики на улице: «Вода прибывает, наводнение…». Так как спал он одетым, то вскочив, метнулся было к сеням, но на пороге столкнулся с женой своей, Авдотьей.
- Никифор, - встревожено сказала она, сосед говорит, что вода вышла из берегов. Надо бы скарб из подвала поднять, ежели затопит.