В начале царствования Александра I произошла темная история, связанная с Константином, о которой некий саксонский дипломат в 1804 году писал весьма витиевато: «Как известно, супруга его, великая княгиня Анна Федоровна, урожденная принцесса Саксен-Кобургская, уже три года тому назад выехала из России и, кажется, никогда более не возвратится, так как обстоятельства, вызвавшие ее удаление, по слухам таковы, что не могут быть забыты императорскою фамилиею и не допустят примирения»{207}. Суть дела была в таинственной кончине признанной красавицы Араужо, вдовы купца (по другим сведениям придворного ювелира или португальского консула), которая отвергла домогательства великого князя. Однажды ее увезли в Мраморный дворец, где она была изнасилована компанией пьяных офицеров, среди которых, как говорили, находился сам цесаревич. Когда ее тайком привезли назад, она была почти без чувств и умерла, успев произнести: «Я обесчещена». История получила громкую огласку. Александр 1 был вынужден назначить следствие, но виновных, как и следовало ожидать, не нашли{208}. Анна Федоровна в том же году под предлогом лечения навсегда покинула Россию и уехала к родителям в Кобург (она умрет в Швейцарии 12 августа 1860 года и будет похоронена в родном Готе).
В то время как Александр I увлекся Марией Антоновной Нарышкиной, его брат Константин стал ухаживать за ее сестрой Жаннетой Антоновной Четвертинской, на которой в 1803 году, к неудовольствию Александра Павловича, даже хотел жениться. Уже упомянутый саксонский дипломат писал в 1804 году: «Великий князь проводит утро чрезвычайно деятельно. Исполнив до обеда все многочисленные обязанности корпусного начальника и инспектора трех округов, он обедает почти всегда у Марии Антоновны Нарышкиной и проводит у нее остальную часть дня с княжною Жаннетой Четвертинской, за которой он ухаживает уже три года. Чувство это сделалось даже настолько серьезным, что он, вероятно, женился бы на ней… Их величества никак не соглашались на это»{209}. Затем наступил период увлечения французской актрисой Фридрихе, занимавшей помещения на третьем этаже Мраморного дворца. Их сын Павел Константинович Романов, родившийся в 1808 году, служил в армии и умер генерал-адъютантом в 1857 году.
Во время Наполеоновских войн Константин Павлович поначалу ничем себя особо не проявил. В 1805 году он неудачно командовал гвардией при Аустерлице. В 1812 году Константин, как отмечает его биограф, «путался в армии и тылах и всем мешал»{210}. Барклай-де-Толли выслал его из Витебска. Позднее он был отправлен в Тверь к великой княгине Екатерине Павловне. На исход войны Константин смотрел с пессимизмом и вместе с Марией Федоровной выступал за мир с Наполеоном, в то время как Елизавета Алексеевна всячески укрепляла решимость супруга бороться до конца. Тем не менее в конце 1812 года он вновь появляется в войсках. В дневнике Павла Сергеевича Пущина (будущего генерала) сохранилась любопытная запись от 15 ноября 1812 года: «Великий князь, став во главе кавалерии для похода, появился лишь в одном мундире без пальто, несмотря на сильный холод. Он желал подать пример, но нам было холодно, глядя на него»{211}. Во время зарубежного похода русской армии, когда Николай и Михаил только бредили сражениями, Константин участвовал в битвах при Бауцене и Дрездене. Во время знаменитой Битвы народов под Лейпцигом он командовал резервами, а атака под его началом при Фер-Шампенаузе во время битвы за Париж оказалась одной из самых блестящих.
По условиям Венского конгресса 1815 года, значительная часть Польши была включена в состав России, причем Александр I обещал союзникам ввести там конституцию. Эти планы вынашивались давно. Еще 2 апреля 1814 года, разрешая командующим польскими войсками генералу Сокольницкому и полковнику Шимановскому вернуться на родину, Александр I обещал, что польская армия, принявшая столь деятельное участие в походе на Россию, сохранит свое прежнее устройство, но командовать ею он назначит своего брата. Уже 9 (21) июня 1815 года было торжественно провозглашено «восстановление» Польши как Королевства (Царства Польского) в унии с Россией, а 15 ноября, находясь в Варшаве, Александр Павлович подписал Конституционную хартию Царства Польского. Наместником в Польше был назначен престарелый польский генерал Зайончек, а главнокомандующим польской армией при сохранении поста генерал-инспектора всей кавалерии — Константин Павлович, противник всяческого либерализма и конституций. В минуты гнева, как рассказывали, великий князь кричал на офицеров, что он «задаст им конституцию!»{212} Отныне основным местопребыванием Константина стала Варшава. Мадемуазель Фридрихе, сопровождавшая Константина Павловича во время зарубежных походов 1813–1814 годов, вскоре должна была удалиться. Встреча с двадцатилетней графиней Жаннетой Антоновной Грудзинской на одном из балов в 1815 году стала решающей в дальнейшей судьбе великого князя и отчасти в грядущих событиях междуцарствия.
Дочь графа Антона Грудзинского Жаннета (иначе Жанна, или Иоанна) родилась в Познани 17 мая 1795 года и получила образование в образцовом пансионе француза-эмигранта в Варшаве, а затем в Париже у мисс Колине. Современники отмечали ее образованность, такт, кроткий нрав и обаяние. Князь П. А. Вяземский уподоблял ее Ундине и находил, что, не будучи красавицей, она затмевала всех красавиц своим изяществом. Одна из современниц заметила, что «ни одна женщина, ни одна девушка не умела так нравиться»{213}. Роман перерос в прочную и искреннюю привязанность, а в дальнейшем — в желание вступить в официальный брак.
Пока же Константин с увлечением отдается созданию польской армии, в которой срок службы был установлен в восемь лет, а оклады офицеров были выше, чем в русской армии. На смотр перед Александром I в Брест-Литовске 17 сентября 1823 года было собрано около 80 тысяч человек. По-своему Константин любил свое детище, но его грубость и оскорбительное поведение стали причиной самоубийств пяти офицеров. Армия была хорошо обучена и вооружена. Но впервые в бой она вступила с… русскими войсками в начале 1831 года. Во время же Русско-турецкой войны 1828–1829 годов Константин Павлович добился от Николая I, чтобы его польская армия в ней не участвовала{214}. Широкая до 1830 года автономия Польши и опора, как казалось Константину, на польскую армию давали ему относительную независимость и создавали возможности для политического маневра. В Петербург ездить он не любил и находил разные предлоги для отказа от таких поездок.
В 1816 году начальник штаба гвардейского корпуса H. М. Сипягин предложил Константину Павловичу принять участие в Комитете по составлению нового военного устава. В ответном письме от 27 февраля того же года Константин Павлович писал: «Бога ради, избавьте подальше меня от вашего комитета сочинения воинского устава. Я от двух вещей бежал сюда из Петербурга за полторы тысячи верст: 1-е — в Мраморном дворце приемного зала и знаменной комнаты, и 2-е — вашего комитета. Боюсь поклонов и шаркания и сочинений устава так, что если мне сюда о нем будут писать, то я дальше еще за полторы тысячи верст убегу»{215}. Тем не менее, когда дело доходило до военной муштры, все эти бравады оставались лишь словами. Денис Давыдов так писал о нем: «Цесаревич, никогда не принадлежавший к числу бесстрашных героев, в чем я не один раз имел случай убедиться, страстно любил, подобно братьям своим, военную службу; но для лиц, не одаренных возвышенным взглядом, любовью к просвещению, истинным пониманием дела, военное ремесло заключается лишь в несносно-педантическом, убивающем всякую умственную деятельность парадировании»{216}.