Далее путь следовал через Лейпциг в Веймар, где братья встретились со своей старшей сестрой Марией Павловной. Тем временем Александр I послал навстречу великим князьям в качестве наставника генерал-адъютанта П. П. Коновницына, прославленного в сражениях под Смоленском, Бородино, Тарутино, Вязьмой, Люценом и Лейпцигом. Этот выбор был вполне одобрен и Марией Федоровной, продолжавшей держать под контролем все, что касалось младших сыновей. Встреча с П. П. Коновницыным произошла во Франкфурте-на-Майне. Затем в Бруксале состоялась встреча с императрицей Елизаветой Алексеевной, гостившей здесь у своей матери, маркграфини баденской. Далее великих князей, по-прежнему неторопливо, повезли через Раштатт и Фрейбург в Базель. Только здесь они услышали впервые отдаленные выстрелы — это союзники осаждали неподалеку крепость Гюнинген. «Наконец, — вспоминал много лет спустя Николай Павлович, — въехали мы через Альт-кирх в пределы Франции и достигли хвоста армии в Везуле в то самое время, когда Наполеон сделал большое движение на наш левый фланг. В этот роковой для нас день прибывший флигель-адъютант Клейнмихель… привез нам государево повеление возвратиться в Базель. Можно вообразить наше отчаяние!» Александр I ожидал взятия Парижа. За две недели пребывания в Базеле удалось посетить Шафгаузен и Цюрих. Чувство грусти, охватившее его тогда, навсегда запомнилось Николаю. «Мы в Базеле узнали, — писал далее Николай, — что Париж взят и Наполеон изгнан на остров Эльбу. Наконец получено приказание нам прибыть в Париж, и мы отправились на Кольмар, Нанси, Шалон и Mo»{106}.
Сохранившиеся письма вдовствующей императрицы Марии Федоровны своим сыновьям во время их зарубежного вояжа — один из немногочисленных источников, позволяющих судить о круге интересов взрослеющего Николая. Мария Федоровна, в свойственной ей манере и явно иронизируя над военными увлечениями сына, все же признавала за ним это право, принимала их как должное и необходимое. Так, в письме, отосланном в августе 1815 года, она писала: «Я приложила к письму подарок в Вашем вкусе, саблю, которую прикажу отнести Вам, знатоки говорят, что она великолепна, — а также одну вещицу для Вашего арсенала»{107}. Как известно, Николай Павлович любил холодное оружие. По преданию, с турецкой сабли, взятой у турецкого паши в кампанию 1811 года на Дунае и поднесенной великому князю, вероятно, графом А. Ф. Ланжероном, началась его коллекция оружия. (Позднее эта коллекция стала знаменитым Царскосельским арсеналом.) Тогда же, в 1814–1815 годах, путешествуя по Европе, великие князья Николай и Михаил видели многочисленные разоренные войной рыцарские замки, в которых хранилось различное оружие и амуниция. Несомненно, кое-что удалось приобрести, хотя по-настоящему Николай Павлович смог заняться своей коллекцией только став хозяином Аничкова дворца{108}.
В апреле 1814 года великие князья в арьергарде армии въехали в Париж. Это произошло через четыре дня после того, как во Францию возвратился Людовик XVIII. Вопреки опасениям Марии Федоровны, Николая интересовали только серьезные заведения — Политехническая школа, казармы, госпитали, Дом инвалидов, где он беседовал с изувеченными ветеранами похода в Россию. Он ощущал также ответственность и за поведение русского воинства. Когда одна француженка обратилась к нему с просьбой передать императору письмо с жалобой на недостойное поведение офицера, Николай Павлович выполнил ее просьбу и проследил за тем, чтобы женатый офицер вернул француженку ее матери с приданым в 50 тысяч франков. К этой сумме он присовокупил свои 10 тысяч франков и вскоре после этого присутствовал на свадьбе француженки с чиновником министерства финансов.
Вероятно, тогда же в пригороде Парижа Нейи-Сюр-Сене произошла знаменательная встреча. Великий князь познакомился с герцогом Орлеанским, тем самым, который в 1830 году не по старшинству станет Луи-Филиппом, королем французов, вызвав негодование императора Николая I. Во время встречи с герцогом Орлеанским на Николая Павловича произвела незабываемое впечатление его счастливая семейная жизнь на фоне европейских политических катаклизмов. Супругой герцога была Мари Амели Бурбонская, дочь Фердинанда IV, славившаяся материнскими добродетелями и благотворительной деятельностью. Между Николаем Павловичем и герцогом Орлеанским произошел известный диалог. «Какое громадное счастье жить так, семьею!» — воскликнул великий князь, как бы говоря сам с собою. «Это единственное истинное и прочное счастье», — отвечал герцог Орлеанский с видом откровенности и убеждения»{109}. Историк Н. К. Шильдер подверг сомнению эту идиллическую встречу, описанную в труде П. Лакруа, но она подтверждается и другими источниками. Позднее, в беседе с графом П. Д. Киселевым, Николай Павлович расскажет: «Я получил столь сильное впечатление от его семейной жизни, о коей еще недавно я сам мечтал, не отдавая себе в том отчета, что попросил герцога Орлеанского позволения приехать через день проститься с ним и его семьей. Он дал согласие, и я провел еще один день, можно сказать, наслаждаясь счастьем, поскольку мои первые впечатления от Нейи подтвердились; и с тех пор я решил в своей семейной жизни придерживаться усвоенных мною правил… Людовик Филипп показался мне тогда человеком благородным, мудрым и счастливым. Со всей горячностью молодости я увидел в нем образец той жизни, к коей я себя готовил»{110}.
Тогда же в Париже состоялось знакомство, переросшее в длительную если не дружбу, то привязанность, с одним из немногих людей, которые пользовались безусловным доверием Николая Павловича. Во время смотра государь рекомендовал Николаю начальника 2-й гренадерской дивизии генерал-лейтенанта Ивана Федоровича Паскевича. Сам И. Ф. Паскевич так рассказывал об этом знакомстве: «Николай Павлович после того постоянно меня звал к себе и подробно расспрашивал о последних кампаниях. Мы с разложенными картами по целым часам вдвоем разбирали все движения и битвы 12-го, 13-го и 14-го годов. Я часто у него обедывал, и когда за службою не мог у него быть, то он мне потом говорил, что я его опечалил. Этому завидовали многие и стали говорить в шутку, что он в меня влюбился. Его нельзя было не полюбить. Главная его черта, которой он привлек меня к себе, это прямота и откровенность. Брата Михаила Павловича он любил, но к серьезным разговорам не допускал, да и тот их недолюбливал…»{111}
Еще в апреле 1814 года в письме к Марии Федоровне Александр I испрашивал «приказаний» относительно целесообразности посещения великими князьями Голландии, Англии, Швейцарии, что было бы «крайне поучительно для них»{112}. Разрешение было получено, и в июне по приглашению принца Оранского, будущего короля Вильгельма II, Николай и Михаил посетили основные города Нидерландов, начиная с Брюсселя (территория будущей Бельгии была тогда включена в состав королевства). Побывали в Гааге, Амстердаме и Саардаме, где осмотрели домик Петра Великого. Затем через германские государства, в том числе Пруссию, отправились в обратный путь в Петербург, чтобы принять участие в торжественном въезде Александра I в столицу. Несколько задержались они только в Берлине, где Николай Павлович встречался с семьей своего будущего тестя.