«Что мы ни говори, что мы ни обещай, как ни заигрывай с Прогрессивным блоком и общественностью — нам все равно не поверят. Ведь требования Государственной Думы и всей страны сводятся к вопросу не программы, а людей, которым вверяется власть. Поэтому, мне думается, что центр наших суждений должен бы заключаться не в искании того или другого дня роспуска Государственной Думы, а в постановке принципиального вопроса об отношении Его Императорского Величества к правительству настоящего состава и к требованиям страны об исполнительной власти, облечённой общественным доверием. Пускай Монарх сам решит, как ему угодно направить дальнейшую внутреннюю политику, по пути ли игнорирования таких пожеланий или же по пути примирения, избрав во втором случае пользующееся общественными симпатиями лицо и возложив на него образование правительства»[82].
Сазонов пугал Горемыкина сценами ужаса на петроградских улицах, массовыми выступлениями рабочих в случае, если Дума будет распущена. «Улицы будут залиты кровью, — кричал он, — и Россия будет ввергнута в пропасть. Разве это нужно! Это ужасно! Во всяком случае, я открыто заявляю, что я совершенно не отвечаю за ваши действия и за роспуск Думы при создавшихся обстоятельствах!»[83].
На что Горемыкин спокойно ответил: «Дума будет распущена в назначенный срок, и никакой крови не будет».
Сазонов, уходя, крикнул: «Я не хочу с этим безумцем (с Горемыкиным) прощаться и подавать ему руку. Он сумасшедший, этот старик». Поливанов, по словам Яхонтова, держал себя по отношению к Горемыкину «совершенно неприлично».
Императрица Александра Фёдоровна писала Николаю II 6 сентября 1915 года: «Сазонов больше всех кричит, волнует всех (даже если его совсем не касается), не ходит на заседание Совета Министров — это ведь неслыханная вещь! Я это называю забастовкой министров»[84].
Результатом этого совещания стало знаменитое письмо министров царю. Письмо это было подписано восемью министрами: Харитоновым, Барком, Кривошеиным, Сазоновым, Щербатовым, Самариным, Игнатьевым и Шаховским. Общий смысл письма сводился всё к тому же: повторялась просьба к царю не возглавлять армию. Но заканчивалось оно следующими словами: «Находясь в таких условиях, мы теряем веру в возможность с сознанием пользы служить Вам и родине».
Письмо министров «совпало» с письмом царю председателя Государственной Думы М. В. Родзянко, в котором тот призывал: «Государь! Вы являетесь символом и знаменем, вокруг которого объединяется народ России. Это знамя не может и не должно быть помято грозой и бурей налетевших невзгод…. Государь! Вы не имеете права перед страной допускать малейшую возможность, чтобы на это священное знамя легла какая либо тень»[85].
В условиях самодержавной России это было неслыханным демаршем, граничившим со своего рода формой мятежа. Именно так его расценил и царь. 15-го сентября по его приказу министры выехали к нему в Ставку. Там их ждал весьма холодный приём. Министров не только никто не встретил на перроне вокзала, не только не подали экипажей, а завтракать им пришлось в буфете вокзала, но и не позвали к Высочайшему обеду. Наконец, министров вызвали к Государю.
Со слов Поливанова, император глухим голосом заявил министрам: «22-го мы расстались в Зимнем Дворце. Накануне вечером я совершенно точно выразил мою волю об отъезде для принятия верховного командования и после этого получил письмо, подписанное многими из вас, с просьбою о том, чтобы я не ехал. Высказываю неодобрение за письмо, удивившее и огорчившее меня. Не сбылось мнение, в нем выраженное, вся истинная Россия со мною, а что говорят в Петрограде и в Москве, мне все равно…
Я имею полное доверие к председателю Совета министров и надеюсь, что он долго останется председателем и что все будут следовать его руководству…
Проведя здесь три недели, я отдохнул головой, душа успокоилась, мысли очистились. В столицах — чад…
Все усилия правительства и всей страны должны быть сосредоточены на мысли о войне. Мы должны отдать все силы и разум войне. Мы должны всех подчинить, принудить к работе по снабжению армии и к достижению спокойствия в тылу. Надо добиться того настроения, которое было в первые десять месяцев войны»[86].
«Все мы получили нахлобучку от Государя Императора за августовское письмо и за поведение во время августовского кризиса», — сказал после встречи с царём И. Л. Горемыкин[87].
Далее начались те же бесконечные споры между министрами и Горемыкиным, но уже в присутствии императора. В конце разговора Николай II, «помолчав немного, тем же глухим и недовольным голосом сказал: «Я вас выслушал и, когда приеду в Царское Село, то там, — делая жест рукой, как бы (разрубая что-то) — решу»[88].
26-го сентября Император Николай II прибыл в Царское Село, и сразу же были отправлены в отставку Самарин и Кривошеин. Затем, в течение декабря 1915 года и по июль 1916 года, было отправлено в отставку и всё правительство. Последними, как ни странно, были уволены самые главные заговорщики среди министров: Поливанов (март 1916) и Сазонов (июль 1916). Это объясняется тем, что Поливанов должен был закончить возглавляемую им работу по организации военного снабжения, а Сазонова всецело поддерживали союзники, чьи интересы тот хорошо умел отстаивать.
Отставка Сазонова произошла в условиях полной секретности. Вот, что пишет об её причинах генерал А. И. Спиридович: «Сазонов слишком усердно принял сторону общественности и Прогрессивного блока. Его истерическое, неприличное поведение в июле и августе 1915 года не было забыто. Таких вещей Государь не забывал. Государь лучше, чем кто-либо, знал и понимал все достоинства и промахи Сазонова. Последней каплей, переполнившей чашу долготерпения Государя, был вопрос о даровании Польше конституции.
Сазонов, заигрывавший с поляками, представил Государю 16 июня проект этой конституции. Государь повелел обсудить вопрос в Совете министров. Последний нашел дарование конституции полякам теперь несвоевременным. Этот факт и решил окончательно удаление Сазонова»[89].
Примечательно, что вопрос о конституции Польши и даже даровании ей автономии в принципе был Государем решён положительно. Николай II считал, однако, что этот вопрос неуместен в условиях лета 1916 года, когда Польша находилась под германской оккупацией. Этого же мнения придерживался и глава правительства Б. В. Штюрмер[90].
Что касается Поливанова, то Николаю II было хорошо известно его сотрудничество с «Прогрессивным блоком». Незадолго до его отставки Государь выразил при всех ему свою немилость. Об этом вспоминал генерал-лейтенант П. К Кондзеровский, который подчеркивал, что Николай II был со всеми окружающими его людьми искренне доброжелателен. «Такое отношение Его Величества было обычным со всеми: доброта, ласка, внимание — это было в его манере, было врожденное.
Один только раз мне лично пришлось наблюдать иное отношение Государя Императора к одному человеку, а именно к бывшему тогда Военным Министром генералу Поливанову, незадолго до его увольнения от должности. Это было в Ставке же. Военный министр приехал с докладом к Его Величеству. Я и Ронжин были приглашены к обеду; Поливанов тоже. За обедом он сидел на левой стороне стола, а я был почти напротив него.
Ни одного раза ни Государь, ни Императрица не обратили на Поливанова ни малейшего внимания. Все это произвело на меня вполне определенное впечатление: генералу Поливанову была ясно выражена немилость Их Величеств. И действительно, вскоре после этого он был заменен на посту Военного Министра генералом Шуваевым»[91].
86
Поливанов А. А.
88
Поливанов А. А.