– А разве вы имущество свое не продали?
– С чего ты взял, что я мог его продать?
– Ну, как же. Господин доктор говорил, что купил у вас квартиру и лавку. Внизу у него сейчас кабинет.
– Какой доктор? – Федор прищурил глаза, хотя уже догадался, кто мог быть этим самым покупателем.
Дворник затушил папиросу и сказал:
– Господин Рохер Герман Анатольевич.
– Рохер?! – проговорил Волков. – Сволочь, воспользовался-таки моментом.
– А что? Не продавали?..
– Евсей, тебя это не касается. Наливай еще. – Волков выпил, прошелся по комнате. – Но как, черт побери, ему это удалось?
– Чего, Федор Алексеевич?
Федор взглянул на дворника:
– Ничего, Евсей. Значит, господин Рохер теперь в моей квартире живет?
– Точно так, Федор Алексеевич. С женой, Маргаритой Андреевной. Красивая, но больно уж брезгливая женщина. На меня, как на клопа, смотрит. С ними дочь Людмила. Та на курсы какие-то ходит, ее все студент провожает до угла, мальчишка еще. В мать пошла, такая же стервоза. Жена в доме и хозяйничает, потому как она дочь известного банкира Волынского. Тот сюда раз приезжал, жандарм так и гнулся перед ним. Меня же до того заставил весь двор вылизать. Поговаривают, Волынский этот вхож и к градоначальнику, и к губернатору. Большой человек, богатый.
– Так чего он тогда для дочери своей лучших апартаментов не нашел? Сам-то, поди, в особняке живет?
Дворник нагнулся к Волкову и прошептал:
– Слышал я, Федор Алексеевич, гулящая дочь у Волынского. Еще до замужества с офицерами вовсю крутила. Вот папаша и пристроил ее за доктора. А дочь вроде и не Рохера. Хотя кто его знает.
– Ты мне интересную новость сообщил. Чего я не ожидал, так этого.
– Извиняйте, Федор Алексеевич, не со зла, а как есть.
– За что извиняешься? За правду? Да и не виноват ты предо мной ничем. Скажи, а сейчас семья Рохера дома?
– Только Герман Анатольевич. Супружница его с дочкой намедни на экипаже за город уехали.
– За город? К Волынскому?
– Нет, вроде на дачу к кому-то.
– Значит, Герман дома один. Это очень хорошо.
– Уж не думаете ли вы о грехе, Федор Алексеевич? – спросил дворник.
– А это, Евсей, смотря что за грех считать. – Волков недобро усмехнулся.
– Ну, посчитаться с доктором.
– Ты не волнуйся, я его не убью, просто поговорю. Если, конечно, Герман Анатольевич не выкинет какой-нибудь крендель. Тогда… но в любом случае для полиции меня здесь не было, ты никого постороннего не пускал. И со стола убери, чтобы все, как прежде, было.
– Сделаю, Федор Алексеевич.
– Послушай, а чего ты один-то живешь, до сих пор не приткнулся к какой-нибудь вдовушке?
– Кому я нужен, Федор Алексеевич. Да и года уж не те, чтобы бабу иметь.
– Понятно. Ты выйди, глянь, нет ли кого во дворе.
– Ага. – Дворник вышел на улицу, пробыл там недолго, вернулся и доложил: – Никого, Федор Алексеевич.
– Ну и хорошо. Пойду, встречусь со старым знакомым.
– Господи, спаси и сохрани! – Дворник перекрестился.
Волков вышел из дворницкой, прошмыгнул в подъезд, поднялся на второй этаж, крутанул кольцо. Внутри послышался звон, похожий на скрежет.
Вскоре раздался голос Рохера:
– Кто там?
– Полиция! Открывайте!
– Полиция? – удивился Рохер, открыл дверь и тут же застыл в ступоре, кое-как проговорив непослушным ртом: – Вы?
– Я! – Волков отодвинул Рохера от двери, захлопнул ее за собой. – Узнал, Герман Анатольевич?
– Господин Волков, – прошептал Рохер. – Федор Алексеевич… Но этого не может быть!
– Как видишь, доктор, может. Ну, давай, приглашай в гостиную, поговорим.
– А?! Да, конечно, проходите, я все объясню!
– Конечно, объяснишь, Герман Анатольевич. Ведь ты же не хочешь умереть?
– Что? Умереть?
– Ступай вперед! – приказал Волков.
Растерянный доктор в домашнем халате на непослушных ногах прошел в гостиную и сел на диван. Он сдвинул колени, положил на них руки и испуганно глядел на нежданного гостя.
Волков устроился в кресле, пододвинул пепельницу, прикурил папиросу.
– Почему ты так удивился, увидев меня, Герман? Ведь знал же, что осужден я на десять лет без конфискации имущества, значит, рано или поздно, но вернусь. Хотя это вопрос второстепенный. Прежде всего я хочу знать, что ты делаешь в моем доме! Помнится, мы разговор о продаже квартиры и лавки до конца так и не довели. Арест в Петербурге помешал. Другими словами, какого черта ты делаешь здесь? Кто дал тебе право занимать чужое жилище? Вот на это ты сперва мне ответь, Герман Анатольевич. А я послушаю. Прошу не дергаться и не поднимать шума, только себе хуже сделаешь. Давай, я весь во внимании.
– Да-да, я все объясню! О вашем аресте я узнал буквально на следующий день. Здесь проводился обыск, а потом квартиру и лавку опечатали. Тогда я подумал еще, как вам не повезло.