«Нравственная порча», впрочем, не была бы столь фатальной, если бы цесаревич, постепенно входя в курс государственных дел, научался ценить людей за их деловые качества. Но именно этого он и не сумел в себе воспитать. Первоначально Александр III установил, чтобы его наследник присутствовал при докладах министров и главноуправляющих, чтобы все, кто представлялся ему и императрице, имели право представляться и цесаревичу — без предварительной записи (если только он не был занят службой или учебой). Но этот порядок продержался совсем недолго и в 1890-е практически сошел на нет. В последние три года жизни отца деятельность цесаревича ограничивалась почти исключительно военной службой и посещением — один раз в неделю, по понедельникам, — заседаний Государственного совета. Причины происходившего для современников были неясны, хотя они и осознавали всю пагубность отстранения будущего монарха от государственной деятельности.
Он оставался в тени своего отца и после того, как стал номинальным членом Государственного совета и Комитета министров: о его предпочтениях, политических симпатиях и антипатиях было известно крайне мало. Он не любил публичность и не стремился к достижению популярности любой ценой. Его вполне устраивало общество гвардейских офицеров, по-своему искреннее и честное. К тому же именно в войсках цесаревич впервые смог соприкоснуться с простым народом — с солдатами. Будучи в начале 1890-х годов сослуживцем Н. А. Епанчина, он неоднократно беседовал с ним о народном воспитании и образовании, высказывая совершенно определенное убеждение в том, что Россия не нуждается в завоеваниях и что силы и средства необходимо направлять на внутренние дела, главным образом — на воспитание и образование народа. «Он скорбел душой о темноте народной», — много лет спустя писал Епанчин. Преодолеть скорби, увы, не удалось, как не удалось избежать внешнеполитических ошибок и преодолеть стремления к завоеваниям. История последнего царствования свидетельствует о нереализованных благих намерениях Николая II, да и, наверное, это было невозможно… Недостаток государственного опыта вряд ли можно было компенсировать знаниями, почерпнутыми в гвардейской среде, но то, что военная служба цесаревича способствовала укреплению представлений о прочной связи царя и народа, тоже не стоит игнорировать. У каждой медали — две стороны…
В те годы цесаревич, невысокого роста, без бороды, в дальнейшем ставшей отличительной чертой его внешнего облика, выглядел гораздо моложе своих лет. «Он не вырос, но несколько возмужал, — отмечал в конце 1886 года крупный чиновник Министерства иностранных дел граф В. Н. Ламздорф. — У него живой и умный взгляд, но несмотря на то, что ему уже 19-й год, он выглядит еще совсем ребенком». Конечно, то, что наследник молодо выглядел — интересный штрих к его ранней биографии, но и только. Что бы то ни было объяснять, судя лишь по его внешнему виду, было бы опрометчиво. Однако же факт остается фактом — даже К. П. Победоносцев, в то время учивший наследника законоведению и хваливший его способности, сетовал «на то, что его держат еще на положении ребенка, а в особенности на то, что ему не позволяют путешествовать. Последнее запрещение, — записал в дневнике А. А. Половцов 7 января 1887 года, — он приписывает императрице, которую считает довольно пустою».
Какой бы ни была Мария Федоровна, дело было не только в ее характере: даже путешествие (о котором речь впереди) не «исправило» старшего сына императора Александра III, и после путешествия он не стал политической «персоной», продолжая пребывать в странном для цесаревича положении гвардейского офицера. Устраивала ли его такая жизнь, без особых забот и волнений, под защитой отца-императора, в скорую смерть которого тогда трудно было поверить? Скорее всего, устраивала. Он радовался жизни, позволяя себе детские забавы и развлечения. Неслучайно его манеры (равно как и манеры других детей Александра III) порой вызывали нарекания воспитателей, ибо «не отличались тем изяществом, которое обращает на себя внимание у детей, за которыми постоянно следили. Даже в присутствии своих родителей дети перебрасывались за столом шариками хлеба, если знали, что им удастся остаться не пойманными», — ссылаясь на мистера Хиса, вспоминал много лет спустя генерал А. А. Мосолов. Однако то, что посторонним казалось изъянами воспитания, на самом деле было принятыми в царской семье шутками, инициированными самим венценосцем. Так, описывая высочайший обед, на котором присутствовал министр иностранных дел, граф Ламздорф упоминает и о «нарушении этикета»: «Вдруг государь начинает яростно бомбардировать цесаревича хлебными шариками», поясняя это тем, что «Его Величество имеет иногда обыкновение во время семейных обедов бросать ими в сидящих за столом и приговаривает: „а что“, „вот тебе“ и другие шутливые замечания». Получалось, что поведение наследника, как и его братьев, за столом определялось пристрастием к простым забавам самого императора.