И далее Эрве высказывает то, чего опасалось большинство французских руководителей — Рибо, Пенлеве, Петен, — не говоря об этом открыто: как бы беспорядки не помешали военным действиям, а революция не сорвала намеченного русского наступления и — кто знает? — как бы русские не подписали сепаратного мира.
Усиленное внимание французской печати к этим проблемам настолько обманывало читателей, что даже бывшему царю чтение ее доставляло истинное утешение.
Когда Керенский пытался спасти жизнь Николая II, его, безусловно, побуждали к этому гуманные соображения. Однако он также исповедовал свою конкретную идею революции: она должна прежде всего избавить народ от кровопролития, покончить с унижением и не превратить палачей в жертвы, а жертвы — в мучителей. Таких идеалов придерживался не он один, однако у него они проявлялись с большей силой и убедительностью, чем у других революционеров. И это объясняло его популярность. Как все русские социалисты, он был республиканцем, и в деле, касающемся судьбы царя, никто не подозревал его в махинациях, преследующих политические цели.
В апреле 1917 года он обратился к восставшим солдатам со следующей патетической речью:
«Два месяца прошло с тех пор, как родилась русская свобода. Я пришел к вам не для того, чтобы вас приветствовать. Наше приветствие давно уже послано вам в окопы. Ваши боли и ваши страдания явились одним из мотивов всей революции. Мы не могли больше стерпеть той безумной и небрежной расточительности, с которой проливалась ваша кровь старой властью. Эти два месяца я считал и продолжаю считать и сейчас, что единственная сила, могущая спасти страну и вывести ее на светлый путь, это есть сознание ответственности каждого из нас без исключения за каждое слово и каждое действие его. И вот вам, представителям фронта, я должен сказать: мое сердце и душа сейчас неспокойны. Тревога охватывает меня, и я должен сказать открыто, какие бы обвинения ни бросили мне в лицо и какие бы последствия отсюда ни проистекли. Идет процесс возрождения творческих сил государства, устройства нового строя, основанного на свободе и на ответственности каждого; так, как дело идет сейчас, оно дальше идти не может, и так дальше спасать страну нельзя. Большая часть вины за это лежит на старом режиме. Сто лет рабства не только развратили власть и создали из старой власти шайку предателей, но и уничтожили в самом народе сознание ответственности за свою судьбу, за судьбу страны. И в настоящее время, когда Россия идет прямо и смелыми шагами к Учредительному собранию, когда она встала во главе демократических государств, когда каждый из нас имеет возможность свободно и открыто исповедовать всякие убеждения, вся ответственность за судьбу государства целиком и полностью падает на плечи всех и каждого в отдельности. В настоящее время нет и не может быть человека, который бы сказал: я говорю, но за свои слова не отвечаю.
Товарищи солдаты и офицеры! Я не знаю хорошо, что вы чувствуете там, в окопах. Но я знаю, что происходит здесь. Может быть, близко время, когда мы скажем вам: мы не в состоянии дать вам хлеба в том количестве, какого вы ждете, и снаряжения, на которое вы имеете право рассчитывать, и это произойдет не по вине тех, кто два месяца тому назад взял на себя формально и официально ответственность перед судом истории и лицом всего мира за честь и достоинство родины. В настоящее время положение русского государства сложно и трудно. Процесс перехода от рабства к свободе не может протекать в форме парада, как это бывало раньше. Это иная стадия с целым рядом недоразумений, взаимных непониманий, на почве которых дают свой пышный цвет семена малодушия и недоверия, превращающие свободных граждан в людскую пыль. Прошло время изолированных государств. Мир давно уже превратился в единую семью, часто враждующую внутри себя, но связанную самыми тесными узами — культурными, экономическими и всякими другими. Вырвать из этого целого единое государство, оборвать его связи с внешним миром — значит отсечь от него живые члены, обречь его, быть может, на смерть от истечения кровью. В настоящее время торжеством новых идей, созданием демократического государства в Европе мы можем сыграть колоссальную роль в мировой истории, если сумеем заставить другие народы пойти нашим путем, если мы заставим и наших друзей и врагов уважать нашу свободу. Но для этого нужно, чтобы, они увидели, что с идеями русской демократии бороться невозможно. Этот путь мы можем пройти лишь как организованное, сильное, внушающее уважение и единое государственное тело. Если же мы, как недостойные рабы, не будем организованным, сильным государством, то наступит мрачный, кровавый период взаимных столкновений и идеи наши будут брошены под каблук того государственного принципа, что сила есть право, а не право — сила. Каждый из нас — от солдата до министра и от министра до солдата — может делать все, что хочет, но должен это делать с открытыми глазами и поставить служение общему выше частного.