Но в действительности ее подтачивала тайна, страшная тайна, которую надо было любой ценой скрыть от народа: у царя не будет больше настоящего наследника. Итак, необходимо лгать, и стена молчания еще больше отделила царя и царицу от народа.
Облегчение приносили плавания на «Штандарте», а также отдых в Ливадии. Этому в значительной степени способствовали замечательный климат Крыма, запахи цветов, фрукты и краски юга. Крым полностью сохранял свою красоту, так как Александр III и Николай II запретили строить там железную дорогу и современные здания, которые могли бы испортить пейзаж.
Николай распорядился построить там дворец из камня и мрамора, весь залитый светом, окруженный парком. Его семья ни за что на свете не могла упустить возможность проводить там Пасху.
Каждый год по окончании пасхальной службы начиналось празднество: ели пасху, кулич, украшенный вензелем Х.В. — Христос Воскресе. Царь и царица целовали всех традиционным троекратным поцелуем, означающим благословение, приветствие и пожелание счастья. Затем по традиции, возникшей еще при Александре III, Пьер Карл Фаберже, известный ювелир Романовых, подносил два новых своих творения царице и вдовствующей императрице — яйца, инкрустированные драгоценными камнями и бриллиантами; между 1884 годом и годом заката царского режима было создано пятьдесят шесть таких яиц.
В начале века петербургский «сезон» начинался с благотворительного базара, устраиваемого великой княгиней Марией Павловной, вдовой великого князя Владимира Александровича. Базар проводился в Дворянском собрании в течение четырех дней. Затем наступал большой сезон. Между Рождеством и Великим постом не было ни одной не заполненной недели. Девушки и молодые замужние женщины редко посещали одни и те же балы и старались иметь своих особых кавалеров.
Исключительно для девушек давался белый бал. На него не приглашали иностранцев; ряды наставниц подпирали стены, следя за тем, чтобы девушки не танцевали больше двух раз с одним кавалером. Перед каждой из этих пожилых дам надо было склониться в реверансе, а если какая-либо из наставниц оказывалась незнакомой, то представиться по всем правилам. Они всегда носили платья из черного, серого или фиолетового креп-сатина; на плечах — меховые боа, на шее — великолепный жемчуг, а волосы их были гладко зачесаны. Белые балы имели одно преимущество: церемониймейстер следил за тем, чтобы ни одна девушка не осталась без кавалера…
На белых балах никогда не танцевали вальса. Николай II распорядился запретить офицерам танцевать танго. Значительная часть вечера отводилась под кадриль, во время которой раздавались громкие распоряжения церемониймейстера: «Авансе, рекюле, возьмитесь за руки, образуйте круг…» Начинавшаяся чинно кадриль заканчивалась в бурном, беспорядочном темпе.
Затем наступала очередь котильона — гвоздя бала, предмета бесконечных переговоров церемониймейстера о подборе пар. Фигуры котильона не слишком отличались от кадрили, но во время котильона подносились цветы, подарки, разноцветные шары, розетки из лент, колокольчики. Образовывали целые шпалеры из роз, и партнеры искали руки своих партнерш под горами нарциссов и гвоздик, привозимых целыми вагонами с юга Франции, рассказывает Мюриэл Бьюкенен. После танцев девушки ужинали со своими кавалерами за маленькими столиками, где всегда было намного веселее, чем за большими столами, за которыми восседали сопровождавшие девушек наставницы.
На других балах было меньше условностей. Оркестры играли танго, и иногда выступал цыганский оркестр Гулеско,. создававший особую атмосферу веселья. Танцы длились до утра.
Так как с начала Великого поста танцы прекращались, последняя неделя перед ним отводилась балам. Празднество достигало своего апогея в последнее воскресенье: с полуночи начинался пост. В этот полный безумств день все спешили с одного праздника на другой, с бала на бал, совершая в промежутках прогулки на санях или катаясь с горок. Доходили до полного изнеможения, и только столы, заставленные закусками, помогали восстановить силы. Подавались грибы в сметане, горячие колбаски в вине, три сорта икры, корнишоны, горячий борщ или щи. Между едой пили водку из маленьких рюмочек и курили желтые папиросы.
Юная дочь английского посла Мюриэл Бьюкенен, смеясь, жаловалась по поводу этих пышных застолий и строгого протокола и тосковала по тихой трапезе у камелька. «Глупенькая, — говорил ей посол Франции… — Вы даже не представляете себе, сколько людей вам завидует. И однажды вы пожалеете об этом. Кто знает, сколько времени все это будет длиться? Кто знает, не сметет ли это все однажды буря?… Кто знает, не станет ли этот разодетый казак и эта малиновая сутана единственным воспоминанием об этой роскоши, которая исчезнет вместе с нами?»