Кровавое воскресенье оборвало священную связь царя с народом, однако это произошло только в городах. Оно не получило никакого отклика в деревне. Несколько последовавших за ним акций карательных отрядов также не произвели особого воздействия — настолько это было обычным делом.
И, наоборот, в деревнях тяжело восприняли роспуск Первой и Второй Думы: крестьяне возлагали все свои надежды на предложения, направленные царю, а Николай II распустил собрания представителей, поддерживавших их просьбы и требования. Это недовольство достигло крайнего предела, когда Столыпин, желая привлечь наиболее динамичные элементы деревни, хотя и сумел удовлетворить интересы небольшой части деревенской общины, однако вызвал резкое раздражение тех, кто продолжал оставаться в общине, ибо мир был для них той формой организации, в рамках которой они могли выдвигать свои требования, и разрушение его воспринималось ими как враждебное действие.
Однако решение этой проблемы зависело не только от деревни. Надо было обеспечить тем крестьянам, которые были вынуждены покинуть свою сельскую общину, возможность найти для себя новое место. Переселение крестьян в Сибирь — одно из решений проблемы властями. Но большая часть из них в поисках работы переселилась в пригороды крупных промышленных городов. Благодаря успехам, достигнутым за двадцать лет в области экономики, им удавалось ее найти.
Политика, начатая Н. X. Бунге и продолженная Витте и его преемниками, сводилась к поощрению капиталовложений внутри страны для усиления ее потенциала вместо расходования средств на увеличение военных сил, которые не могла содержать дефицитная экономика. Вопрос, безусловно, был поставлен правильно, однако и двадцать лет спустя его не удалось решить, несмотря на необычайный рост промышленности между 1894 и 1913 годами. Это и явилось причиной военных поражений в 1915 году, когда тыл не смог обеспечить снабжение армии. Политика индустриализации страны целиком основывалась на иностранных займах, которые позволили начать производство оборудования[17]. Но начиная именно с этого времени возник вопрос, не приведет ли подобная политика к экономической зависимости России от западных стран — положение, которое широко развивал Ленин. Витте признавал, что дело обстоит именно так, что это заслуживает сожаления, но временно приходится идти на это. На самом деле военная мощь России уравновесит в какой-то мере эту зависимость. Однако следует признать, что, за исключением конференции в Альхесирасе по вопросу о Марокко, состоявшейся после поражения, понесенного Россией на Дальнем Востоке, Франция, основной заимодатель, обеспечившая 27 % вкладов, никогда не диктовала своей политики царю. Франция в той же степени нуждалась в русской армии, в какой Россия — во французских заимодателях. Это стало очевидным во время событий в Агадире в 1911 году, когда Санкт-Петербург должным образом отплатил за свои долги.
В 1913 году, несмотря на такой значительный подъем промышленности, Россия все еще ввозила около трети или половины необходимых ей промышленных товаров. Однако она уже достигла полной самостоятельности в строительстве железных дорог и производстве некоторых видов вооружения, даже если производимая ею продукция еще не покрывала всех нужд. Подлинная проблема заключалась — уже тогда — в том, что плохо спланированный выпуск промышленной продукции не мог удовлетворить требования потребителей. «Слишком высокая себестоимость и плохая система распределения» — этот диагноз, который и сегодня звучит столь актуально, относится к 1899 году.
От этого страдали народные массы как в городе, так и в деревне. При существовавших ценах и весьма низком уровне заработной платы люди питались лишь хлебом.
При этом биржевые сделки и высокие доходы породили класс финансовых магнатов, роскошная жизнь которых еще резче оттеняла несчастья бедняков. Никогда еще Санкт-Петербург не отличался таким блеском — по крайней мере на набережной Невы, — как это было накануне трехсотлетия дома Романовых в 1913 году.
Разделенный надвое Невой, город поражал контрастами, таящими в себе огромную опасность. На Выборгской стороне жилища рабочих и высившиеся здания заводов являли собой печальное зрелище нищеты и запустения.
В 1926 году Пудовкин сквозь призму зрения художника прекрасно показал, что представляет собой эта сторона большого города в своем фильме «Конец Санкт-Петербурга». Другую сторону города, с его блестящей бурной жизнью, где жили на широкую ногу, сумели изобразить лишь писатели, и среди них Алексей Толстой. Да еще, пожалуй, сохранила кинохроника… Здесь в парках и на набережных каналов длинноволосые студенты без конца обсуждают Гегеля и Маркса. В Михайловском театре играют французские пьесы; дух современности проникает в гостиницу «Европейская», где служит барменом негр с американским акцентом.
17
Французские заимодатели с большей заинтересованностью относились к доходам от 5-процентного займа, чем к уговорам Горького и русских социалистов не оказывать поддержку царизму. По этой причине русские революционеры не признали займы, предоставленные Николаю II.