И. Л. Горемыкин: «Я не считал для себя возможным разглашать то, что Государь повелел мне хранить в тайне. Если я сейчас говорю об этом, то лишь потому, что военный министр нашел возможным нарушить эту тайну и предать ее огласке без соизволения Его Величества. Я человек старой школы, для меня Высочайшее повеление — закон. Но раз дело сделано, не воротишь. Должен сказать Совету министров, что все попытки отговорить Государя будут все равно без результатов. Его убеждение сложилось уже давно. Он не раз говорил мне, что никогда он не простит себе, что во время японской войны он не встал во главе действующей армии. По его словам, долг царского служения повелевает монарху быть в моменты опасности вместе с войсками, деля и радость, и горе… Сейчас же, когда на фронте почти катастрофа, Его Величество считает священною обязанностью Русского Царя быть среди войск и с ними либо победить, либо погибнуть. При таких чисто мистических настроениях вы никакими доводами не уговорите Государя отказаться от задуманного им шага. Повторяю, в данном решении не играют никакой роли ни интриги, ни чьи-либо влияния. Оно подсказано сознанием Царского долга перед Родиной и перед измученной армией… Остается только склониться перед волею нашего царя и помочь ему».
Восемь министров отказались и подписали петицию с возражением против решения царя. Прежде такого никогда не случалось, ведь эти министры не были избраны Думой, почти всех их выбрал сам Николай II или царица и Горемыкин.
«Не сдавайтесь и не гоните меня, — сказал за несколько недель до этого Маклаков царю. — Если вы меня прогоните, либералы в Думе будут кричать еще сильнее…» Они и кричали сильнее, поскольку голос Думы звучал теперь в самом правительстве, которое, заглядывая вперед, предвидело катастрофу…
Николай II вначале проигнорировал петицию своих министров. Затем, 2 сентября, он приостановил деятельность Думы. 4 сентября военно-морская комиссия Государственной думы, во главе которой стояли А. И. Шингарев и В. В. Шульгин (один — кадет, а другой — член «Союза русского народа»), направила ему полное тревоги обращение, в котором просила его отказаться от своего решения.
«Тяжелые испытания, переживаемые сейчас доблестной русской армией, а вместе с нею и всей Россией, побудили нас просить вас, Государь, принять настоящую записку, в которой мы кратко выразили все то, что стало нам известным о настоящей войне и о способах ее ведения, приведших к трудному положению, и то, чем можно помочь в тяжелой беде, переживаемой нашим отечеством…
Мы узнали, что доблестная наша армия, истекая кровью и потеряв уже свыше 4 000 000 воинов убитыми, ранеными и пленными, не только отступает, но, быть может, будет еще отступать. Мы узнали и причины этого горестного отступления. Мы узнали, что армия наша сражается с неприятелем не равным оружием, что, в то время как наш враг засыпает нас непрерывным градом свинца и стали, мы посылаем ему в ответ во много раз меньшее число пуль и снарядов.
Мы узнали, что, в то время как у врага нашего изобилие пушек легких и тяжелых, у нас последних совершенно недостаточно, а легкие пушки выпустили уже столько снарядов, что скоро начнут одна за другой выходить из строя.
Мы узнали, что, в то время как враг наш с каждым днем увеличивает число своих пулеметов и довел их уже, по сведениям, сообщенным нам военным ведомством, до грозного числа 55 000, у нас едва хватает пулеметов для пополнения утрачиваемых и пришедших в негодность.
Мы узнали, что, в то время как неприятель богато снабжен ружьями, имея винтовку на каждого солдата, у нас сотни тысяч наших воинов стоят безоружными в ожидании той минуты, когда можно будет взять винтовку, выпавшую из рук пораженных товарищей.
Мы узнали также и то, что если многое в этой войне вышло за пределы человеческого разумения и не могло быть предвидено, то, с другой стороны, многое могло бы быть избегнуто, если бы некоторые военные начальники не проявили столько преступной нерадивости.
Мы узнали, что из действующей армии еще с сентября месяца прошлого года доносили, что не хватает снарядов, и умоляли вовремя подумать об этом. Но этого совета не послушали, и, когда беда пришла и стала неминучей, только тогда спохватились и стали исправлять дело. Но мы знаем, что еще много месяцев пройдет, пока мы если не сравняемся с врагом, то по крайней мере приблизимся к силе его вооружения.
Мы узнали и другое. Мы узнали, как совершилось наше отступление из Галиции. Мы узнали, что войска, отступая, почти нигде не находили приготовленных укрепленных позиций. Мы узнали, что после тяжких переходов войска должны были сами рыть себе наспех, на скорую руку жалкие окопы, пока неприятель не подходил снова и не засыпал снова истомленных, обессиленных людей смерчем тяжелых снарядов, против которых не могли защитить только что вырытые земляные канавы.