Одновременно председатель Думы Родзянко направил другую тревожную телеграмму генералу Рузскому. В ней говорилось о продовольственном кризисе, забастовках, всеобщем параличе.
«…Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно беспомощна восстановить нарушенный порядок. России грозит унижение и позор, ибо война при таких условиях не может быть победоносно окончена. Считаю единственным и необходимым выходом из создавшегося положения безотлагательное признание лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения… Медлить больше нельзя, промедление смерти подобно».
В телеграмме не говорилось ничего об ответственности перед Думой. По вполне понятной причине: она не могла более действовать в Петрограде без одобрения Петроградским Советом.
Получив эти телеграммы, генерал Рузский сразу телеграфировал царю, делясь с ним своим беспокойством в связи с возникшими беспорядками. Указав, что в армии представлены все классы общества, он позволил себе дать совет: «Меры репрессии могут скорее обострить положение, чем дать необходимое длительное удовлетворение».
В это же время царь получил телеграмму, подписанную 22 членами Государственного совета, в том числе графом Толстым и князем Трубецким, почтительно советующим Его Величеству «решительное изменение направления внутренней политики… и поручение лицу, заслуживающему всенародного доверия, представить… на утверждение список нового кабинета, способного управлять страною в полном согласии с народным представительством».
Николай II отправил, в свою очередь, телеграмму генералу Иванову с указанием ничего не предпринимать до его приезда в Царское Село. Он, однако, не знал, что так же поступил штаб, остановив действия Иванова, поскольку полагал, что Дума уже контролирует положение в Петрограде. Приказ Иванову о прекращении действий фактически означал признание Думы как органа новой власти.
В это время Николай II ехал в Царское Село. 28 февраля около 3 часов дня он телеграфировал жене: «…Дивная погода. Надеюсь, что вы себя хорошо чувствуете и спокойны. Много войск послано с фронта. Сердечный привет».
Он узнал о создании Комитета Думы под председательством Родзянко, но тем не менее сообщил царице, что «завтра утром будет дома».
В течение следующего дня, 1 марта, сопровождавшие императора «избегали говорить о событиях». «Стыд и позор! — отмечал в своем дневнике Николай II. — Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства все время там! Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события!»
Тем временем императрица обратилась к дяде царя Павлу, командующему гвардией, с вопросом, почему он не попытается изменить положение. Однако Павел Александрович предпочел вместе с другими великими князьями составить манифест для вручения его царю.
«В твердом намерении переустроить государственное управление в империи на началах широкого народного представительства мы предполагали приурочить введение нового государственного строя ко дню окончания войны…
Велика наша скорбь, что в те дни, когда на поле брани решаются судьбы России, внутренняя смута постигла столицу и отвлекла от работ на оборону, столь необходимых для победоносного окончания войны.
Не без происков коварного врага посеяна смута и Россию постигло такое испытание, но, крепко уповая на помощь Промысла Божия, мы твердо уверены, что русский народ во имя блага своей родины сломит смуту и не даст восторжествовать вражеским проискам.
Осеняя себя крестным знамением, мы предоставляем Государству Российскому конституционный строй и повелеваем продолжать прерванные указом нашим занятия Государственного совета и Государственной думы, поручая председателю Государственной думы немедленно составить временный кабинет, опирающийся на доверие страны, который в согласии с нами озаботится созывом законодательного собрания, необходимого для безотлагательного рассмотрения имеющего быть внесенным правительством проекта новых основных законов Российской империи…
Великий князь Михаил Александрович, Великий князь Кирилл Владимирович, Великий князь Павел Александрович».
Павел Александрович пишет в своих «Мемуарах», что императрица одобрила текст манифеста и его действия, что маловероятно, так как Александра послала царю следующую записку, которую он, возможно, получил: «Павел, получивший от меня страшнейшую головомойку за то, что ничего не делал с гвардией, старается теперь работать изо всех сил и собирается нас всех спасти благородным и безумным способом: он составил идиотский манифест относительно конституции после войны и т. д.» А также другое письмо — последнее послание императрицы мужу, которое он уже не мог получить: «Все отвратительно, и события развиваются с колоссальной быстротой… Ясно, что они хотят не допустить тебя увидаться со мной прежде, чем ты не подпишешь какую-нибудь бумагу, конституцию или еще какой-нибудь ужас в этом роде. А ты один, не имея за собой армии, пойманный, как мышь в западню, что ты можешь сделать?»