Он обратился к своему врачу, чтобы выяснить подлинное состояние здоровья сына, и тот подтвердил, что надежд на то, что сын будет жить долго, мало. Тогда Николай внес поправку в текст своего отречения, назвав преемником брата Михаила.
3. Царь отрекается
Однако неожиданное событие задержало появление манифеста об отречении: в Псков прибыли думские делегаты Гучков и Шульгин. В окружении царя, в частности у генерала Воейкова, все еще были живы надежды. Напрасно. Думцы прибыли, чтобы предложить Николаю отречься от трона. Как и военные, они считали, что в «интересах династии» следует действовать быстро.
«…Мы поклонились, — рассказывает Шульгин. — Государь поздоровался с нами, подав руку. Движение было скорее дружелюбно… Государь занял место по одну сторону маленького четырехугольного столика, придвинутого к зеленой шелковой стене. По другую сторону столика сел Гучков. Я — рядом с Гучковым, наискось от Государя. Против царя был барон Фредерикс…
Говорил Гучков. И очень волновался. Он говорил, очевидно, хорошо продуманные слова, но с трудом справлялся с волнением. Он говорил негладко… глухо.
Государь сидел, оперевшись слегка о шелковую стену, и смотрел перед собой. Лицо его было совершенно спокойно и непроницаемо. Я не спускал с него глаз…
Гучков говорил о том, что происходит в Петрограде. Он немного овладел собой… Он говорил (у него была эта привычка), слегка прикрывая лоб рукой, как бы для того, чтобы сосредоточиться. Он не смотрел на государя, а говорил, как бы обращаясь к какому-то внутреннему лицу, в нем же, в Гучкове, сидящему. Как будто бы совести своей говорил.
Он говорил правду, ничего не преувеличивая и ничего не утаивая. Он говорил все то, что мы видели в Петрограде. Другого он не мог сказать. Что делалось в России, мы не знали. Нас раздавил Петроград, а не Россия.
Государь смотрел прямо перед собой, спокойно, совершенно непроницаемо. Единственное, что, мне казалось, можно было угадать в его лице: «Эта длинная речь — лишняя…»
В это время вошел генерал Рузский. Он поклонился государю и, не прерывая речи Гучкова, занял место между бароном Фредериксом и мною…
Гучков снова заволновался. Он подошел к тому, что, может быть, единственным выходом из положения было бы отречение от престола…
Гучков окончил. Государь ответил. После взволнованных слов А.И. голос его звучал спокойно, просто и точно. Только акцент был немножко чужой — гвардейский:
— Я принял решение отречься от престола… До трех часов сегодняшнего дня я думал, что могу отречься в пользу сына, Алексея… Но к этому времени я переменил решение в пользу брата Михаила… Надеюсь, вы поймете чувства отца…
Последнюю фразу он сказал тише…
К этому мы не были готовы.
…Затем он сказал: «Наконец я смогу поехать жить в Ливадию…»
Он отрекся, как командование эскадроном сдал.»
Как только был составлен текст отречения, царь отбыл в Могилёв. На перроне вокзала офицеры едва сдерживали слезы. Николай поприветствовал их и бодро поднялся в вагон. В своей записной книжке он оставил только следующие слова: «Кругом измена, и трусость, и обман».
Через несколько недель Анна Вырубова в письме к матери написала, что император — «Папа» — сам рассказал о своем отречении.
«Усталый, измученный… обеспокоенный за свою семью, и особенно за Маму и Бэби, сказал он мне: «Я боялся и до сих пор боюсь больше всего, как бы Мама не стала жертвой ненависти. И можно ли спасти мальчика? Эта мысль настолько мучила меня, что я не находил покоя даже в молитве. В это время приехали Шульгин и Гучков. Как только я увидел Гучкова, я понял, что меня ждет ужасный удар. Говорил Шульгин. Его голос дрожал, в глазах появились слезы. Он сказал, что я должен отречься от трона в пользу Бэби, при регентстве Мишеля. Я сразу даже не понял. Но схватил суть — Бэби жив. Я с трудом произнес: «Жива ли моя семья?» Гучков ответил мне с испугом в глазах: «Да, Государь, до тех пор, пока это в наших силах, мы сделаем все, чтобы спасти вашу семью»». «Папа» вышел, сказав, что ему потребуется несколько минут на раздумье. Ему пришла в голову спасительная мысль: надо поместить Бэби в безопасное место. И самое страшное, если его отделят от папы и мамы. Это может убить его. Поэтому лучше всего избавить его от всякой опасности. По этой причине он принял решение отречься самому и за Бэби. Он сказал при этом: «Это вынужденное решение, надо мной занесен нож, и я всегда смогу это доказать, если меня об этом спросят. Ну а в ином случае это будет для нас отдыхом. Мы все будем вместе. Вдали от всех. Хватит мучений, хватит страхов».