«Мы все были преисполнены великой благодарности и гордости за наших предков. Как описать мое глубочайшее впечатление, биение моего сердца, когда я оказался на земле, на которой пролита кровь 58 000 наших героев, которые пали или были ранены в этом бою. (…) Мы молились иконе, которая уже видела поле битвы… (…) Это были моменты, какие в наше время не часто встретишь! (…) А как потом пришел старец, которому 122 года, — ты только представь себе, каково разговаривать с человеком, который все это помнит!..».
На этих празднествах Николай присутствовал со всей семьей. Все семь ее членов явились на место и расписались в книге посетителей.
Год спустя празднуется трехсотлетний юбилей дома Романовых. Царь снова участвует в торжествах вместе с царицей и пятью детьми. После празднования в Петербурге и Москве венценосная чета объезжает все российские города и губернии, сыгравшие какую-то роль в истории династии. Николай впервые видит свою страну в таких масштабах. Каждый день, каждое событие или наблюдение отражено в его дневнике. Однако наследника приходится на официальных церемониях носить на руках, потому что он снова заболел. Многие граждане видят в этом плохое предзнаменование — неужели трон стоит на таких слабых ногах?
Николай сумел в 1908 году избежать войны, хотя после аннексии Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией вначале пришел в бешенство, сочтя это нарушением русско-австрийского соглашения.
На Балканах снова назревает кризис, и Николай обеспокоенно пишет Вильгельму из своего охотничьего угодья в Спале:
«Уверен, ты тоже с большим интересом следишь за Балканской войной. Я восхищаюсь замечательными боевыми качествами болгар, сербов и т. д., но турки, мне кажется, совсем утопли. Дай Бог нам всем не ввязаться в трудности под конец!
На твой вопрос, который ты задаешь в письме, насчет возможности подсоединения твоей железнодорожной ветки к линии от Сувалок с нашей стороны я не могу ответить. Несколько дней назад я обсуждал этот вопрос с Коковцовым и передал ему карту, которую ты прислал. Он обещал изучить вопрос с министром путей сообщения и позже представить мне доклад. (…)
С сердечным приветом от Аликс и меня,
мой дорогой Вилли.
Преданный тебе и любящий тебя кузен и друг Ники».Вильгельм с давних пор представлял себя старшим другом и советчиком Николая, завоевавшим доверие молодого царя, который на самом деле воспринимал его скептично и даже отстраненно.
Однако скоро Вильгельм, виртуозно сыграв свою роль, сбросит маску. Игра окончена.
Выстрел, прозвучавший в Сараево 28 июня 1914 года, не только смертельно ранил наследника австро-венгерского престола и его супругу. Он спровоцировал лавину событий, в ходе которых были уничтожены три империи.
Сколь мало правительства прозревали последствия происшедшего, показывает их холодная реакция.
«Нечего печалиться», — пишет парижская «Фигаро». «Ужасный удар для доброго старого императора», — вот и все, что сказал по этому поводу английский король Георг V, кузен русского царя. Покушения и взрывы бомб — неотъемлемая часть политической атмосферы тех лет. Примечательно, что и представители обеих великих держав — России и Германии, стоящих за конфликтующими Австро-Венгрией и Сербией и влияющих на их поведение, поначалу не приняли покушение всерьез. Действительно, кайзер Вильгельм, который в это время года, как обычно, плавает на яхте, поручает канцлеру Бетман-Гольвегу выразить телеграммой «осуждение этого отвратительного преступления» и «потрясение до глубины сердца».
Совпадение: русский царь Николай тоже проводит каникулы на яхте. О том, что весть о покушении никак не взволновала его, свидетельствует его реакция на опасения французского посла Палеолога сразу по возвращении в Петербург. На замечание последнего, что это событие чревато войной, Николай после короткой паузы отвечает: «Не могу поверить, что кайзер Вильгельм хочет войны. Если бы вы его знали так хорошо, как я! Вы бы только видели, как театральны его жесты!». А когда Палеолог сообщает об озабоченности своего президента Пуанкаре, Николай добавляет: «Кайзер слишком дальновиден, чтобы втянуть страну в дикую авантюру, а единственное желание императора Франца-Иосифа — умереть спокойно…».