Царь болезненно реагирует на обвинения против своей жены, ибо считает своим долгом защищать ее. Ему не приходит в голову, что великие князья, министры и дипломаты выражают настроения широких масс. В первую очередь, однако, он придерживается принципа — никаких серьезных изменений государственного строя во время войны; он не хочет показать свою слабость или скомпрометировать себя.
Так что все попытки в этом направлении ничего не дают. Сами члены Думы подталкивают сначала французского, затем английского послов на откровенный разговор с царем. Палеолог и Быокенен аккредитованы лично при царе, обоих он уважает. Они в качестве представителей союзников России в войне заинтересованы в том, чтобы никакие внутренние трения не тормозили механизма военных усилий, тем более, чтобы в это не вмешивались внешние силы.
После бесплодной беседы француза Палеолога, в которой, как отмечалось выше, царь при всей своей учтивости выглядел растерянным и не мог обсуждать ничего конкретного, настала очередь сэра Джорджа Уильяма Бьюкенена. Проведя семь лет в России, этот пожилой джентльмен чувствует себя измученным донельзя. К Бьюкенену с его безупречными манерами, сединой в висках и неизменным моноклем здесь относятся с глубоким почтением, в том числе и царь. Недавно он стал почетным гражданином Москвы и теперь просит Николая об аудиенции.
К вящему удивлению дипломата, его принимают не в кабинете, как обычно, а в холодном, неприветливом зале для приемов. Испросив разрешения говорить откровенно, он переходит к делу. Россия срочно нуждается в новом правительстве, которому народ доверял бы. «У Вашего Величества остается, — продолжает он, — только один спасительный выход, а именно — ниспровержение преграды, отделяющей вас от народа, чтобы заново завоевать его доверие».
Царь сурово смотрит на англичанина и задает встречный вопрос: «Объясните, это я должен заново завоевать доверие народа или народ должен вернуть мое доверие?».
«То и другое, сэр», — не теряется Бьюкенен. Он заводит речь о Протопопове, заявив, что «мое королевское величество считает по зрелом размышлении»: этот человек поставил страну на грань развала. Но возражения царя, что Протопопов взят из думской среды, англичанин парирует, говоря что революция назревает не только в Петрограде, но и во всей стране, и если она все же случится, армия может изменить династии. Он заканчивает свои рассуждения выводом:
«Мне хорошо известно, что посол не имеет права в этой беседе перечить Вашему Величеству, и я со всей печалью вынужден признать, что делаю это. Но когда Я вижу, как мой друг заблудился в темной чащобе и вот-вот свалится в пропасть, не является ли моим долгом, сэр, предупредить об опасности? И не является ли также моим долгом предупредить Ваше Величество о грозящей вам гибели?».
Царь явно тронут этим обращением и долго жмет руку послу, как бы благодаря его. Однако отпускает Бьюкенена, ничего не ответив ему.
Председатель Думы Родзянко еще раз является к Николаю. Однако он наталкивается на явно враждебный прием и вскоре откланивается со словами: «Считаю своим долгом заметить: у меня складывается впечатление, что это мой последний доклад Вашему Величеству».
Николай не столь слеп в этой ситуации, как кажется. Он дает понять Родзянко, что после войны сделает «все необходимое», чтобы перестроить самодержавный строй и изменить образ правления. «Но не сейчас, во время войны, — нельзя выказывать слабость врагу. И вообще, я не могу делать две вещи одновременно. Сейчас у меня война».
То, что все эти обращения все-таки произвели на него впечатление, доказывает малоизвестное обстоятельство, упоминаемое также в мемуарах Родзянко: царь был на волосок от требуемой отовсюду смены правительства, которая уже вряд ли спасла бы положение.
21 февраля (6 марта) Николай снова отбыл в Ставку готовить весеннее наступление, а перед этим принял основных министров во главе с новым председателем Совета министров Голицыным. К их величайшему изумлению, он заявил, что назавтра явится в Думу и там объявит о формировании ответственного министерства. Но в тот же вечер Голицына вновь вызвали в Царское Село, и там он узнал, что предполагаемое событие не состоится и что царь немедленно уезжает в Ставку: «Я изменил свое решение». Каким образом это получилось и сам ли он упустил свой последний шанс, уже не узнает никто.