Пропасть между совместной деятельностью немецкого правительства и русских революционеров, с одной стороны, и (вынужденно) бездейственным существованием ничего не подозревающей царской семьи, с другой стороны, была огромной. В мае в Вене прошло совещание немецкого и австрийского генеральных штабов, на котором вырабатывались совместные политические меры для свержения правительства. К этому времени деятельность немцев, направленная на приведение к власти революционеров во главе с Лениным, достигла широкого размаха, а семья царя, находившаяся под домашним арестом в Царском Селе, пассивно ожидала своей участи.
Николай возился в саду, дети помогали ему, а Александра смотрела на них или читала. Алексей занимался с отцом историей и географией, уроки французского и английского языков ему давали учителя Жильяр и Гиббс. Бывший царь следил за ходом военных действий по газетам, которые, правда, получал нерегулярно. По вечерам он читал с семьей или один свои любимые книги («Христос и Антихрист» Мережковского, «Историю Византийской империи» Успенского[126], «Долину гнева» К. Дж. Дойла или романы обожаемого им Лескова).
Изоляция семьи и ограничение ее свободы — вовсе не пустая формальность. Члены семьи, как и сам Николай, не имеют права принимать посетителей; письма и посылки вскрываются; на протяжении многих месяцев Николай не может связаться со своей матерью в Киеве. Пакеты с подарками приходят взломанными или поврежденными.
К этому добавляется разочарование в друзьях или слугах, которые не осмеливаются более сохранять верность опальной семье. Матрос Деревенько, который с трехлетнего возраста опекал Алексея в качестве «дядьки», играл с ним и носил ребенком на руках, когда тот болел, сначала остался во дворце. Но вдруг он изменил свое поведение, стал командовать тринадцатилетним мальчиком и грубить ему. Видимо, он проникся духом революции и стал считать себя хозяином над своим юным подопечным. Через некоторое время Деревенько был удален[127].
Николай записывает в дневник банальные повседневные дела — вроде прививки деревьев или пилки дров; на основе своих расчетов он привязывал к той или иной дате какое-то событие и размышлял над ним в своих записях. Конкретный повод тем самым приобретал важное значение: так, в дни рождения и дни ангела своих детей он записывает пожелания им (например, «желаю ей мира и лучшей жизни» для одной из дочерей); в день смерти отца он посвящает ему теплые слова и заканчивает словами: «Боже, спаси Россию!», а себе желает не быть еще раз призванным к служению стране.
По поводу годовщин обручения и свадьбы Николай отмечает в дневнике, что «благодарен за счастье», и, похоже, его привязанность к Александре стала теперь еще теснее. Естественно, в дневнике Николая отмечены все дни, чем-то важные для его многочисленных полков, а юбилейные события прокомментированы. И дни отречения и домашнего ареста нашли отражение; мысли Николая по этим поводам рассеяны между строк дневника.
Там нет ни слова о приезде Ленина и его деятельности. Николай явно живет в информационном вакууме. Записи носят преимущественно бытовой характер:
«Мы прервали садовые работы, потому что у решетки собралась толпа зевак», «За нами ходят по пятам шесть часовых с офицером, зачем, не знаю…», «Лица солдат и их развязная выправка произвели на всех отвратительное впечатление» и, наконец, «Узнали, почему вчерашний караул был такой пакостный: он был весь из состава солдатских депутатов. Зато его сменил хороший караул от запасного батальона 4-го стрелкового полка». Этот полк был Николаю особенно близок, поэтому он записал 16 (29) апреля: «Сегодня был праздник 1-го и 2-го гвардейских стрелковых полков. Но до нас не доносилось никакого шума, песен, никакой музыки, как в прежние времена…».
18 апреля (1 мая) Николай упоминает первомайскую демонстрацию, не зная, что она проходит под лозунгами ленинской пропаганды: «Сегодня за границей 1 мая. Но и здесь нашлась пара идиотов, которые решили в этот день маршировать по улицам с музыкой и красными флагами. Заходили и в наш парк и возложили венки на могилы «жертв революции».
Две недели спустя он анализирует перестановки в высших эшелонах власти, почти растоптавшие не угасавшую в нем надежду, что новое правительство наведет порядок:
«1 (14) мая. Вчера узнал, что генерал Корнилов снят с должности командующего Петроградским округом, а сегодня, что Гучков подал в отставку; все это вызвало дезориентацию и брожение среди военных, которые открыто переходят на сторону Совдепов и еще более крайних левых.
Что еще задумало Провидение для нашей бедной России? Господи, Твоя воля!».