Принцесса Дагмар знала о тайном смысле миссии русского цесаревича, о чем ей говорили мать и отец. Послушная дочь не сомневалась, если так было нужно, как ей поступить. Она согласилась без колебаний поменять религию и перейти из лютеранской веры в православие, так как это было непременным условием замужества. Принцесса внимательно и подолгу рассматривала фотографию Николая Александровича: на нее глядело простое, несколько даже грубоватое лицо молодого человека. Выражение глаз, несомненно, свидетельствовало о характере и уме. Он мог показаться скованным и нелюдимым, но при первой же встрече эти опасения исчезли без следа. Русский цесаревич ей понравился.
Русский принц ощущал расположение, выказываемое ему, но несколько дней не решался приступить к объяснению. Наконец 16 сентября 1864 года оно состоялось и Дагмар сразу же дала согласие. Это желанное «да» вознесло Никса от радости почти на небеса. В дальнем уголке парка загородной королевской резиденции Никc и Дагмар страстно целовались. Они были счастливы. О помолвке было объявлено официально, и весь этот день был полон сумасшедшей суеты. Все их поздравляли, высказывали добрые пожелания. Был праздничный обед с шампанским и тостами. На следующее утро, все еще в состоянии крайнего возбуждения, Николай Александрович писал отцу: «Dagmar была такая душка! Она больше, чем я ожидал; мы оба были счастливы. Мы горячо поцеловались, крепко пожали друг другу руки, и как легко было потом. От души я помолился тут же мысленно и просил у Бога благословить доброе начало. Это дело устроили не одни люди, и Бог нас не оставит».
Через несколько дней нареченные жених и невеста уехали обратно во Фреденсборг. Здесь они оказались вдали от официальных церемоний и могли проводить время вдвоем, рассказывая друг другу о себе, о своей жизни, мечтах и надеждах. В укромных уголках парка они целовались и целовались, пьянея от счастья. И для нее, и для него это были первые, еще совсем девственные поцелуи. Никc много рассказывал о России, о которой Дагмар почти ничего не знала, и его повествования она слушала с большим интересом и вниманием. Цесаревич был тронут этим, и с каждым днем чувство к ней становилось все больше и крепче. Он уже звал ее Мария, и она принимала это как должное. Император Александр II и императрица Мария Александровна прислали послание, где выражали радость и поздравляли молодых.
Примерный сын писал отцу 24 сентября: «Более знакомясь друг с другом, я с каждым днем более и более ее люблю, сильнее к ней привязываюсь. Конечно, найду в ней свое счастье; прошу Бога, чтобы она привязалась к новому своему отечеству и полюбила его так же горячо, как мы любим нашу милую родину. Когда она узнает Россию, то увидит, что ее нельзя не любить. Всякий любит свое отечество, но мы, русские, любим его по-своему, теплее и глубже, потому что с этим связано высокорелигиозное чувство, которого нет у иностранцев и которым мы справедливо гордимся. Пока будет в России это чувство к родине, мы будем сильны. Я буду счастлив, если передам моей будущей жене эту любовь к России, которая так укоренилась в нашем семействе и которая составляет залог нашего счастья, силы и могущества. Надеюсь, что Dagmar душою предастся нашей вере и нашей церкви; это теперь главный вопрос, и, сколько могу судить, дело пойдет хорошо».
Весть о помолвке цесаревича стала в России важной новостью, превратилась в предмет оживленных обсуждений. В аристократических дворцах и салонах на все лады спрягались плюсы и минусы наметившейся брачной партии, обсуждались мыслимые и немыслимые политические последствия данного брака. Многие искренне радовались, что наконец-то женой цесаревича и в будущем русской царицей станет не очередная немецкая принцесса из захудалого княжества, а дочь короля Дании, страны, к которой в России не было предубеждения. Другие же просто были рады за Николая Александровича, которому посчастливилось встретить достойную невесту. На имя императора шел поток поздравлений от его подданных. Скоро фотографии датской принцессы поступили в продажу в нескольких фешенебельных магазинах Петербурга и пользовались у публики большим спросом.
Но оставался один близкий родственник, задушевный друг цесаревича, не выражавший особых восторгов: второй сын императора Александра II великий князь Александр Александрович. Он был моложе Никса на полтора года, но с самого детства являлся ближайшим товарищем — конфидентом старшего брата, которого просто обожал. Брату Саше Никc платил взаимностью, и они почти всегда были неразлучны. Постепенно, по мере взросления, у каждого появлялись личные обязанности, но всякую свободную минуту они старались проводить вместе. Александр, которого в семейном кругу звали «Мака», хоть и был моложе Николая, но, несомненно, превосходил его в физической силе. Однако в их бесконечных играх и возне младший брат не всегда одерживал верх, так как старший брат, уступая младшему в силе, превосходил его в ловкости.