Бедному Ники почти не на кого положиться. Как измельчали люди! В глаза все клянутся в верности, а в душе многие трусы и изменники. Вот и сейчас, когда Ники будет в Ставке, там наверняка опять станет воздействовать на него эта ревущая толпа! Они пользуются его добротой, зная, что когда меня нет рядом, они могут требовать что угодно! Господи! Наставь, укрепи, помоги! Милость Господа и моя любовь помогут моему ангелу. «О как я люблю тебя! Все больше и больше, глубоко, как море, с безмерной нежностью. Вся наша горячая, пылкая любовь окружает тебя, мой муженек, мой единственный, мое все, свет моей жизни, сокровище, посланное мне всемогущим Богом! Чувствуй мои руки, обвивающие тебя, мои губы, нежно прижатые к твоим, — вечно вместе, всегда неразлучны».
После отъезда царя, к вечеру 22 числа, дочь Ольга и сын Алексей занемогли. У них определили корь. На следующий день заболела Татьяна, затем дошла очередь и до остальных. Температура все время была у детей высокой, их мучил страшный кашель, глаза слезились и болели. В довершение несчастья слегла и наперсница царицы Аня Вырубова. Через два дня после отъезда Николая II личные апартаменты царской семьи походили на лазарет. Стояла полная тишина, нарушаемая лишь шепотом сиделок. Окна были завешаны (свет раздражал глаза), и в полумраке можно было различать лишь несколько женщин в белых халатах. Одна из них, в платье сестры милосердия, — императрица.
Начиная с 23 февраля Александра Федоровна спала лишь урывками, не раздеваясь, на кушетке, или у Алексея, или в комнатах девочек. Она давала лекарства, делала полоскания, измеряла температуру, кормила. Когда кому-то становилось легче, утешала разговорами, иногда читала книги. Но ее постоянно отвлекали на какие-то вопросы, которые без нее, императрицы российской, никто не мог решить. Надо было оставлять своих и идти вниз, на первый этаж, встречаться с визитерами, читать письма и деловые бумаги. Кроме того, она ежедневно непременно выкраивала время, чтобы хоть ненадолго заглянуть к Знамению, помолиться и поставить свечки.
Ей сразу же сообщили, что днем 23 февраля в Петрограде, на Васильевском острове и на Невском, произошли беспорядки и бедный люд приступом брал булочные, причем некоторые, например, булочную Филиппова, разнесли вдребезги. Вызванные казаки усмирили толпу, и к вечеру все вроде бы успокоилось. Это известие не произвело сильного впечатления на императрицу. У нее хватало других забот. На следующий день она узнала о новых вспышках беспорядков в городе, но Протопопов и начальник петроградского военного округа генерал С. С. Хабалов прислали успокоительные рапорта. Однако на следующий день, 25 февраля, все повторилось, но в еще большем масштабе.
Посылая вечером ежедневное письмо-отчет мужу, императрица писала: «Стачки и беспорядки в городе более чем вызывающи. Это — хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, — просто для того, чтобы создать возбуждение, и рабочие, которые мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы дома. Но это все пройдет и успокоится, если только Дума будет хорошо себя вести. У меня было чувство, когда ты уезжал, что дела пойдут плохо… Нужно немедленно водворить порядок, день — от дня становится все хуже… Завтра воскресенье и будет еще хуже. Не могу понять, почему не вводят карточной системы, и почему не милитаризируют все фабрики, — тогда не будет беспорядков… Не надо стрельбы, нужно только поддерживать порядок и не пускать их переходить мосты, как они это делают. Этот продовольственный вопрос может свести с ума».
В Царском Селе, всего в двадцати верстах от Петрограда, пока было спокойно. Прибывшие же из столицы приносили безрадостные вести. С каждым часом положение становилось все более грозным. Протопопов прислал последнее успокоительное известие в конце дня, 26-го, и затем — тишина. Все министры куда-то подевались. 28-го противоправительственное движение докатилось и до Царского. В городе произошли митинги, в расквартированных здесь войсках началось брожение. Оно коснулось и подразделений, охранявших царскую резиденцию, а Сводный пехотный полк, после митинга, решил идти в Петроград, чтобы поддерживать новую власть. Александровский дворец с каждым часом все больше и больше начинал походить на остров, окруженный враждебной стихией.
Императрица, преодолевая страхи и опасения, продолжала бессменно выполнять обязанности сестры милосердия в своем маленьком госпитале, который уже 1 марта был отрезан от остального мира. Она ничего толком не знала о муже, получив последнюю телеграмму от него из Лихославля 28 февраля, где говорилось, что он будет дома на следующий день утром. Но часы шли, а его все не было. Лишь за полночь, 2-го марта, пришло известие из Пскова. Почему он в Пскове? Что случилось? Сердце разрывалось от волнений, горя и досады, но надо было сохранять спокойствие, чтобы не расстраивать больных. Первого вечером во дворце была слышна стрельба, происходившая невдалеке. Господи, спаси и сохрани!
Мысли были безрадостные. Надо во что бы то ни стало связаться с Ники! Но как выехать из города? Говорят, поезда уже не ходят, а на станциях орудуют бунтовщики. Хорошо бы послать аэроплан, но все люди вдруг исчезли. Слава Богу, нашлись два верных человека, согласившихся отвезти ему письмо. Но успеют ли? Доедут ли? Каждый час доходят все более ужасные слухи, а, когда решилась, пересилив себя, позвонить Родзянко и спросить о муже, тот сказал, что ничего не знает. Лжет ведь наверняка!
Конечно, они умышленно изолировали бедного Ники, чтобы не допустить его ко мне и принудить подписать какую-нибудь ужасную конституцию. А Ники один, без верных людей и армии, пойманный, как мышь в западне, что он может сделать? Это величайшая низость и подлость — задерживать своего государя. Если даже они заставят Ники сделать всевозможные уступки, то QH не будет обязан их соблюдать, так как они добыты силой. Да и родственники ведут себя просто недопустимо трусливо! Все сидят по домам и чего-то ждут. Даже верный Павел совсем спятил, предложил безумный план спасения — издать манифест с обещанием конституции. И это родной брат императора! Два течения — Дума и революционеры — «две змеи», которые, как считала Александра Федоровна, «отгрызут друг другу головы». Это, по ее мнению, спасло бы положение. Бог что-нибудь сделает для нас!
…В ранних вечерних сумерках 2 марта от церкви Знамения двинулась небольшая церковная процессия, во главе которой с высоко поднятым крестом шел настоятель Царскосельского Федоровского собора протоиерей А. И. Беляев. С пением тропаря «Яко необозримую стену и источник чудес стяжавше Те рабы Твои, Богородица Пречистая» подошли к Александровскому дворцу, где по желанию императрицы должны были отслужить молебен перед чудотворной иконой Царицы Небесной. Около дворца народа почти не было. Прибывших провели на второй этаж, на детскую половину, где в большой полутемной комнате лежали на кроватях пятеро детей. Икону поставили на стол, зажгли свечи. Началась служба.
Земная царица опустилась на колени и горячо, со слезами на глазах, просила помощи и заступничества у Царицы Небесной. Затем приложилась к иконе, которую поочередно подносили к каждой кровати, и дети целовали образ. Осенив императрицу крестным знамением, отец Александр сказал: «Крепитесь и мужайтесь, Ваше Величество, страшен сон, да милостив Бог. Во всем положитесь на Его святую волю. Верьте, надейтесь и не переставайте молиться». Эти слова прозвучали тогда, когда Николай Романов уже принял окончательное решение об отречении.
Когда икону выносили из дворца, он уже был оцеплен войсками, и все его обитатели оказались арестованными. Тысячелетняя история тронов и корон в России завершилась. Семья поверженного монарха начала свой путь на Голгофу.