У подъезда и в вестибюле дворца толпилось немало народа. Были какие-то штатские, но основная масса состояла из военных, некоторые — в лихо заломленных шапках и даже с папиросами во рту. Любопытство владело всеми. Вот он, бывший царь, теперь как простой смертный и можно не гнуть спину перед ним! Дежурный, капитан Ф. А. Аксюта, с которым Николай Александрович поздоровался, ответил: «Здравствуйте, господин полковник». Первый раз к нему так обращались. Но надо ко всему привыкать. Хватило беглого взгляда, чтобы понять, как далеко уже зашло разложение порядка и дисциплины. Но все это лишь мимолетно зацепило внимание. Скорее, скорее к Аликс, к детям.
Как только поднялся на второй этаж, сразу увидел почти бежавшую ему навстречу жену. Она улыбалась, глаза светились радостью. Они обнялись. Замерли в молчании. Затем пошли к детям. Сколько было радости. Впервые за последние недели смех зазвучал в детских комнатах. Потом ушли к себе. Тихо и молча сидели вдвоем и плакали вместе, чего никогда раньше в жизни не случалось. В последующие дни нервное напряжение сказалось: Александра Федоровна опять ощутила страшную физическую слабость, а сердце болело не переставая. Большую часть времени царица теперь проводила или в кресле, или на кушетке.
Александровский дворец превратился в острог, где под арестом находилось несколько десятков человек. Режим содержания был строгий и определялся инструкцией, составленной А. Ф. Керенским. Она включала несколько пунктов: заключенные пользовались правом передвижения только в пределах дворца (скоро и эта территория была ограничена); для прогулок отводились определенные места в парке, специально для того отгороженные, и они осуществлялись непременно под охраной караула; богослужения могли совершаться лишь в дворцовой церкви; всякие свидания с заключенными запрещались, и любое общение допускалось исключительно с личного разрешения Керенского; вся переписка обязательно цензурировалась комендантом дворца. Устанавливалась двойная охрана и дворца и парка, как и двойное наблюдение за арестованными: наружное, подведомственное начальнику караула, и внутреннее, подконтрольное коменданту дворца.
Участь царской семьи разделили люди, любившие царя, царицу, их детей, сохранявшие им верность. Обер-гофмейстерина Елизавета Алексеевна Нарышкина, фрейлина графиня Анастасия Васильевна Гендрикова, фрейлина баронесса София Карловна Буксгевден, гофлектриса Екатерина Адольфовна Шнейдер, гофмаршал князь Василий Александрович Долгоруков, обер-гофмаршал граф Павел Константинович Бенкендорф, лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин, врач наследника Владимир Николаевич Деревенко, наставник Петр Андреевич Жильяр. Остались при семье многие лакеи и горничные. Первые недели здесь же, в дальних помещениях дворца, жили и две приятельницы царицы: больная Анна Вырубова и Юлия Ден.
Тех, кого в момент установления арестантского режима не было во дворце, потом туда уже не пускали, хотя люди считали себя не вправе бросать семью в тяжелую минуту. Так, преподаватель английского языка Сидней Иванович Гиббс несколько месяцев обращался в различные инстанции, и отовсюду звучало «нет». Один из отказов был подписан пятью членами Временного правительства! Господа министры обсуждали такой важный вопрос. Но неутомимого англичанина это не сломило. Он самостоятельно последовал за царской семьей в Сибирь и соединился с ней уже в Тобольске.
Но было и много трусости, предательства. Свитские генералы почти все разбежались: исчез друг царской четы П. Н. Саблин, затерялись следы командира императорского конвоя графа А. Н. Граббе, начальника военно-походной канцелярии К. А. Нарышкина, флигель-адъютанта, любимца царя, весельчака и балагура А. А. Мордвинова и других приближенных. Сославшись на «тяжелые обстоятельства», покинул свое место управляющий двором Александры Федоровны граф П. Н. Апраксин. Некоторые вдруг резко изменились: из верных слуг превратились в надменных и хамоватых людей, открыто демонстрировавших эти свои качества. Особенно обидным для царской семьи было поведение боцмана со «Штандарта» А. Е. Деревень-ко. Почти десять лег находился при наследнике, носил его, больного на руках, играл с ним, постоянно выказывал свою любовь к мальчику. После революции «дядька Андрей» стал совсем иным: заставлял Алексея прислуживать себе, издевательски к нему обращался и, в довершение ко всему, присвоил личные вещи царской семьи. С ним пришлось расстаться со скандалом. Но подобнее поведение все-таки было исключением. Большинство простых людей сохраняло уважение, почитание, основанные теперь не на общественном статусе семьи, а исключительно на человеческой симпатии.
Почти пять месяцев царская семья провела в Александровском дворце под арестом. Теперь ее жизненное пространство ограничивалось двумя десятками помещений на первом и втором этажах левого крыла Александровского дворца. Это были личные апартаменты царя и царицы, комнаты детей. Ремонт и отделка здесь производились по желанию Николая и Александры сразу после их свадьбы, и с тех пор обстановка оставалась почти без изменений. На стенах висели портреты и картины, любимые хозяевами. Здесь же сохранялось немало редкостей и вещей предков: портреты и бюсты Павла I, Александра I, Александра III, их личные вещи и бумаги.
В угловой гостиной, имевшей окна на две стороны, где любила бывать царица и где она часто принимала посетителей, висел большой гобелен: копия с картины художника Виже-Лебрена «Мария-Антуанетта с детьми». Это был подарок президента Франции Э. Лубэ императору России. Некоторые поражались тому, что царице нравилось изображение королевской семьи, которую постигла такая трагическая участь. Например, еще в 1915 году княгиня Палей, увидев царицу сидевшей перед изображением Марии-Антуанетты, разглядела в том печальное предзнаменование. Теперь это приобретало реальный и страшный смысл. Но Александра Федоровна, внимательно относившаяся к различным знамениям и символам, никаких зловещих параллелей здесь не усматривала. Один раз, уже после крушения, Лили Ден наблюдала сцену, как Николай II остановился перед гобеленом и несколько минут неотрывно смотрел на королевское семейство. Что вдруг его здесь остановило, какие мысли пробудились в нем, того не сказал…
Первые дни по возвращении царя во дворец никто к ним не приезжал. Арестанты привыкали к новым условиям существования. Дети постепенно выздоравливали, но гулять выходил лишь один Николай Александрович. Его обычно сопровождал Василий Долгоруков. Однако, прежде чем выйти на улицу, надо было получить разрешение. Комендант дворца назначал охрану, обычно пять-шесть солдат, следовавших в непосредственной близости. Некоторым из них доставляло удовольствие отдавать команды бывшему повелителю империи, и каждую минуту слышалось: «Господин полковник, туда нельзя», «вернуться назад», «идите медленней» и т. д. Все это оскорбляло, унижало, и Николай Александрович даже на некоторое время разлюбил бывать на свежем воздухе. Но все равно на улицу выходил каждый день. Чистил снег в парке, колол лед.
Николай II и Александра Федоровна не сомневались, что надолго их в покое не оставят. Может быть, и разрешат уехать (первое время они искренне на это надеялись), но в любом случае все будет обставлено всевозможными неприятностями и оскорбительными выходками. Как видно, без этого многие обойтись не могут. Еще до приезда мужа царица уничтожала некоторые личные бумаги, которые не должны были попасть в чужие руки. Огню предавались письма и дневники. Перед тем, как бросить в камин, она перечитывала некоторые и тихо плакала Сколько всего пережитого возникало в памяти. Нежные послания дорогой баоушки королевы Виктории, письма ее сестер и брата, переписка с Аней Вырубовой, ну и, конечно же, собственный дневник, страницам которого она доверяла самые потаенные мысли и чувства. Это все — личное, и их недоброжелатели могут любые строчки превратно истолковать. Сколько уж всего про нее и про Ники написали и сказали злого, несправедливого! Не надо давать новых поводов. Когда приехал муж, и он уничтожил кое-какие бумаги. Нет, никаких государственных документов не трогал. Только самое приватное, что никого не касалось.