Александра же Федоровна восхищалась Аней. Она просто молодец! Какая сила духа, как мужественно и честно переносит страдания! Кругом предают, клевещут, крадут, душу свою отдают дьяволу, она же — нет; сумела выдержать. Царица считала Танееву не только своей подругой, но и единомышленницей-ученицей, которой многое в жизни сумела объяснить. Эти уроки, как теперь видно, не прошли даром. В том и ее заслуга. Аликс овладело чувство глубокой и непроходящей нежности по отношению к Анне. Ее браслет с руки не снимала, а на ночь обязательно надевала кольцо, то самое, которое получила при последнем расставании. Да и днем бы не снимала, но оно было велико, опасалась потерять.
Писала ей, когда бывала одна, обычно лежа в постели. В камине горел огонь, и порой казалось, что она переносится в другое время. Невольно вспоминались тихие, умиротворенные вечера в Царском, в Анином домике. Их неспешные беседы, размышления, занятия рукоделием, музыкой. И голос Григория забыть не могла, как и то, что он говорил. Теперь, в Тобольске, она тоже беседовала с подругой, каждому письму отдавала столько самого важного, потаенного.
«Как время летит, скоро будет 9 месяцев, что я со многими простилась… И ты одна в страданье и одиночестве. Но ты знаешь, где искать успокоения и силу, и Бог тебя никогда не оставит. Его любовь выше всего» (24 ноября),«Да, прошлое кончено, благодарю Бога за все, что было, что получила, и буду жить воспоминаниями, которые никто от меня не отнимет. Молодость прошла. Тоскую сильно» (8 декабря);«Есть вещи, которые отгоняю от себя, убивают они, слишком свежи еще в памяти — все прошлое. Что впереди, не догадываюсь. Господь знает и по-своему творит. Ему все передала. Помолись за нас и за тех, кого мы любим, и за дорогую Родину. Вяжу маленькому (Алексею. — А. Б.) теперь чулки, он попросил пару, его в дырах, а мои толстые и теплые… Я своим тоже делаю, все теперь нужно. У Папы (Николай. — А. Б.) брюки страшно заштопаны тоже: рубашки у дочек в дырах… Анастасия очень толстая (ее отчаяние), как Мария раньше была, большая, крупная до талии — надеюсь, что вырастет еще. Ольга худая, Татьяна тоже» (75 декабря);«Прошедшее как сон! Только слезы и благодарность. Мирское все проходит: дома и вещи отняты и испорчены, друзья в разлуке, живешь изо дня в день. В Боге все, и природа никогда не меняется» (20 декабря);«Все головы потеряли, царство зла не прошло еще… Чем живут теперь? И дома, и пенсии, и деньги — все отнимают. Ведь очень согрешили мы все, что так Отец Небесный наказывает своих детей. Но я твердо, неколебимо верю, что Он все спасет. Он один это может» (9 января);«Благодарю день и ночь за то, что не разлучена со своими собственными 6 душками, за много надо благодарить: за то, что ты можешь писать, что не больна, храни и спаси тебя Господь, всем существом за тебя молюсь, а главное, что мы еще в России (это главное), что здесь тихо, не далеко от раки св. Иоанна» (24 января).
Императрица находила в себе силы морально поддерживать тех, кто был далеко от нее, но в первую очередь тех, кто был рядом. Утешала и наставляла и своих дорогих, и сопровождающих. Вера и надежда ее не покидали. Она уповала на милость Всевышнего. У нее сохранялась и надежда на конечное торжество справедливости на земле. Она видела, что, несмотря на все клеветы и оскорбления, многие проявляли неподдельный интерес и сочувствие к ним. Проводя много времени в кресле около окна, часто видела, как почти ежедневно разные люди подходили к дому, снимали шапки, крестились сами и крестили их. На них кричала охрана, их отгоняли, но снова и снова все повторялось. Да, не исчезла еще в людях любовь к своим монархам, и, чтобы там ни говорили и ни писали политические авантюристы, они — венценосцы. Народ это знает.
В Тобольске, тайком от комиссара, Ники нередко ходил в караульную комнату, где разговаривал с солдатами, играл с ними в шашки. Потом Александра жадно слушала его рассказы. Особенно обращала внимание на все, что касалось общего настроения служилых, солдатских оценок. Из неспешных и немногословных повествований Ники следовало, что некоторые уже не стеснялись критиковать нынешние порядки, высказывали возмущение всем происходящим, жалели, что в стране царя нет, говоря, что «раньше лучше было». Эти слова являлись сладкой музыкой для Александры Федоровны, утешали душу. Да, русские действительно как несмышленые существа: большие, невоспитанные, некультурные, но — дети. А на детей разве можно обижаться?
С воли тоже поступали обнадеживающие сигналы. Анна в письмах намекала, что что-то делается для их освобождения. В конце зимы — начале весны 1918 года у Александры Федоровны созрело убеждение, что вскоре их должны освободить верные люди. Не последнюю роль в укреплении подобного настроения, которым, как писал потом Жильяр, «Ее Величество заразила и всех нас», была история с одним поручиком, неоднократно появлявшимся перед взорами заключенных на улице и которого царица приняла за долгожданного спасителя. Это был… зять Григория Распутина. 22 января 1918 года царица написала Танеевой: «Надеемся офицера увидеть завтра хоть издали». Речь шла о Борисе Соловьеве — сыне бывшего казначея Святейшего Синода и друга Распутина Николая Васильевича Соловьева, частого гостя на столичной квартире старца на Гороховой улице.
В начале октября 1917 года Борис Николаевич женился в Петрограде на дочери Распутина Матрене (Марии) и вошел в сношения с Вырубовой. Ей он рассказал, что существует группа офицеров, готовых вызволить государя и его семью. Он был так убедителен, что царская подруга не смогла не поверить. Это было и ее сокровенным желанием. Она написала о нем Александре Федоровне. В январе 1918 года поручик появился в Тюмени, снял квартиру и стал вести странную жизнь. Встречался с разными людьми, заявляя всем, что хочет освободить царскую семью. Кто верил ему, кто с ужасом от него отшатывался. Болтуна-заговорщика один раз все-таки арестовали, но вскоре, по совершенно необъяснимой причине, отпустили.
Через священника Алексея Васильева, с благословения Тобольского епископа Гермогена (того самого, который когда-то являлся непримиримым врагом Распутина), Соловьев установил неофициальную связь с Александрой Федоровной. Сохранилось два письма царицы ему, написанных в феврале — марте: «Сообщите мне, что Вы думаете о нашем положении. Наше общее желание — это достигнуть возможности спокойно жить, как обыкновенная семья, вне политики, борьбы и интриг». Во втором, отвечая на его записку, написала: «Вы говорите о чуде, но разве уже не чудо, что Господь послал сюда к нам Вас? Храни Вас Бог».
Почему Александра Федоровна поверила этому человеку? Конечно, главным было то, что он родственник Григория, что рискнул жениться на его дочери в то время, когда имя ее отца подвергалось повсеместному поношению. Соловьев уверил царицу, что в Тюмени находится группа из 300 офицеров, готовых выступить по первому зову. Она не знала, что этот прапорщик в дни переворота в марте 1917 года играл активную роль в среде думских революционеров и даже состоял членом военной комиссии — главного центра крайне левых военных сил. Но уже вскоре он оказался не у дел (другие, более расторопные, оттеснили). Встреча с Вырубовой и остатками распутинского кружка открывала для него большие возможности. В первую очередь — материальные. Беспринципный негодяй понял, что он может неплохо заработать, и ради этого женился на тихой и набожной девушке, которую ни одного дня не любил. Сохранился дневник Матрены Распутиной, из которого следует, что, кроме побоев и оскорблений, молодая жена ничего от своего супруга не видела.
Часть денег, передаваемых через него для Романовых, он присваивал и жил на широкую ногу. Неизвестно, получал ли он какие-либо ценности из губернаторского дома, но, уже оказавшись за границей, в Китае, продал кулон с крупным бриллиантом, который, не исключено, ранее принадлежал царской семье. Некоторые его считали провокатором и большевистским агентом. Основания для подобных подозрений имелись. Осев в Тюмени, Соловьев оказался в курсе всех перемещений и переездов столичных монархистов и очень старался, чтобы те ничего не смогли сделать. Некоторые посланцы из Центральной России сразу же арестовывались и расстреливались. Никакой организации из 300 офицеров в Тюмени никогда не существовало. Александра Федоровна верила этой иллюзии, и когда произошла смена охраны в конце марта, была в хорошем расположении духа, уверенная, что это те самые «верные русские люди», о которых ей сообщал «Боря».