Но именно в Санкт-Петербурге его присутствие было необходимо более всего. На следующий же день после падения Порт-Артура рабочих окраины охватило возмущение. С 3 января 1905 года бастовали мастерские Путиловского завода; четыре дня спустя остановились еще 382 предприятия. 8 января число бастующих достигло 150 тысяч – выдвигались требования 8-часового рабочего дня и улучшения санитарных условий. В листовках, издававшихся большевистской секцией социал-демократов, помещались призывы требовать также политических и профсоюзных свобод, учреждения в России демократического режима. В гуще этой туманной агитации некий поп Георгий Гапон, священник церкви при Пересыльной тюрьме, выдвинул идею мирного рабочего шествия к Зимнему дворцу с целью поведать царю о горестях его самых ничтожных подданных. В действительности этот молодой, тридцатидвухлетний священник украинского происхождения был прекрасно известен полиции. На него, агента-провокатора, была возложена задача по проведению в жизнь патерналистской программы, задуманной Зубатовым и пережившей опалу своего автора.[105] Задача эта заключалась в том, чтобы под предлогом борьбы за социальный прогресс объединять рабочих в безобидные организации, где их подрывной пыл окажется под строгим контролем. В этом духе Гапон создал мощное «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», в котором насчитывалось уже 25 тысяч членов. Гапон электризовал их своим бурным красноречием и пророческим блеском в глазах. Какую цель преследовал он, сзывая на грандиозную манифестацию в воскресенье 9 января? Действительно ли он искренне предполагал разжалобить власти зрелищем почтительной и дисциплинированной толпы? Или же, напротив, рассчитывал на насильственный ответ властей с тем, чтобы решительно дискредитировать царя в глазах нации? Или, что вероятнее всего, он действовал при подстрекательстве полиции с целью спровоцировать аресты вожаков и тем прекратить существование организации, которая, как считалось, была под его патронажем? Вполне возможно, что в голове этой тщеславной, взбалмошной, экзальтированной особы, возжаждавшей освободительного взрыва, смешались все три означенных мотива; этот галлюцинированный демагог уже мнил себя посредником между государем и народом. 8 января он адресовал Николаю обращение, заявлявшее о своих намерениях:
Государь!
Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга разных сословий, наши жены, и дети, и беспомощные старцы – родители, пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь. Настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук.
И вот мы бросили работу и заявили нашим хозяевам, что не начнем работать, пока они не исполнят наших требований. Мы не многого просили, мы желали только того, без чего не жизнь, а каторга, вечная мука. Первая наша просьба была, чтобы наши хозяева вместе с нами обсудили наши нужды. Но в этом нам отказали – нам отказали в праве говорить о наших нуждах, находя, что такого права за нами не признает закон.
… Государь! Разве это согласно с божескими законами, милостью которых ты царствуешь? И разве можно жить при таких законах? Не лучше ли умереть – умереть всем нам, трудящимся людям всей России? Пусть живут и наслаждаются капиталисты – эксплуататоры рабочего класса и чиновники – казнокрады и грабители русского народа. Вот что стоит перед нами, государь, и это-то нас и собрало к стенам твоего дворца. Тут мы ищем последнего спасения. Не откажи в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества, дай ему возможность самому вершить свою судьбу, сбрось с него невыносимый гнет чиновников. Разрушь стену между тобой и твоим народом, и пусть он правит страной вместе с тобой. Ведь ты поставлен на счастье народу, а это счастье чиновники вырывают у нас из рук, к нам оно не доходит, мы получаем только горе и унижение. Взгляни без гнева, внимательно на наши просьбы, они направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для тебя, государь. Не дерзость в нас говорит, а сознание необходимости выхода из невыносимого для всех положения. Россия слишком велика, нужды ее слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею. Необходимо народное представительство, необходимо, чтобы сам народ помогал себе и управлял собой. Ведь ему только и известны истинные его нужды. Не отталкивай его помощь, прими ее, повели немедленно, сейчас же призвать представителей земли русской от всех классов, от всех сословий, представителей и от рабочих…
Далее следовали требования:
Немедленное освобождение и возвращение всех пострадавших за политические и религиозные убеждения, за стачки и крестьянские беспорядки.
Немедленное объявление свободы и неприкосновенности личности, свободы слова, печати, свободы собраний, свободы совести в деле религии.
Общее и обязательное народное образование на государственный счет.
Ответственность министров перед народом и гарантия законности правления.
Равенство перед законом всех без исключения.
Отделение церкви от государства…
Затворившись, как и обычно, в Царском Селе, Николай и мгновения не помыслил о том, чтобы снизойти до мольбы этого кликушествующего попа и вернуться в Санкт-Петербург. Сама императрица советовала ему удвоить свою непреклонность перед всей этой чернью, которая еще смеет лезть с запросами к престолу! Кстати сказать, петербургский градоначальник Фулон отозвался более чем формально: «Поп уладит все!» И впрямь, принимая вечером 8 января делегацию социалистов, Гапон убеждал их не разворачивать красные знамена, чтобы характер шествия выглядел абсолютно миролюбивым.
Несмотря на эту успокаивающую информацию, новый министр внутренних дел Святополк-Мирский опасался вспышки насилия. На созванном в спешном порядке в отсутствие царя совещании министров он выступил с предложением, чтобы кто-нибудь из членов царской семьи взамен Его Величества принял от Гапона петицию. Предложение было сочтено нереалистическим, и правительство предпочло показать кулаки. Ночью в город были стянуты войска, чтобы преградить путь манифестантам. Петербург быстро превратился в укрепленный лагерь. По всем улицам дефилировали кавалеристы, пехотинцы, ездили военные санитарные повозки и полевые кухни. Тут и там солдаты грелись у жаровен, а рядом стояли пирамиды из винтовок – ведь команда «В ружье!» могла прозвучать в любой момент. Эмиссары предупреждали Гапона об этих тревожащих приготовлениях. Он – ноль внимания. Прожженный каналья готов был поставить на карту все.
На заре воскресного дня 9 января 1905 года рабочие стали собираться в помещениях «Собрания русских фабрично-заводских рабочих», где ораторы зачитывали им текст злосчастной петиции:
… Отмена косвенных налогов и замена их прямым прогрессивным подоходным налогом.
Отмена выкупных платежей, дешевый кредит и постепенная передача земли народу…
… Свобода потребительско-производственных и профессиональных рабочих союзов – немедленно.
8-часовой рабочий день и нормировка сверхурочных работ.
Свобода борьбы труда с капиталом – немедленно.
Нормальная заработная плата – немедленно.
Непременное участие представителей рабочих классов в выработке законопроекта о государственном страховании рабочих – немедленно.
«Вот, государь, наши главные нужды, с которыми мы пришли к тебе; лишь при удовлетворении их возможно освобождение нашей Родины от рабства и нищеты, возможно ее процветание, возможно рабочим организоваться для защиты своих интересов от наглой эксплуатации капиталистов и грабящего и душащего народ чиновничьего правительства. Повели и поклянись исполнить их, и ты сделаешь Россию и счастливой и славной, а имя твое запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена, а не повелишь, не отзовешься на нашу мольбу, – мы умрем здесь, на этой площади, перед твоим дворцом. Нам некуда больше идти и незачем. У нас только два пути: или к свободе и счастью, или в могилу… Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России. Нам не жаль этой жертвы, мы охотно приносим ее.
105
Разница [Гапона] с Зубатовым была огромная: тот внушал рабочим, что власть им не враг, а необходимый союзник, тогда как Гапон только пользовался сношениями с властями как ширмой (выделено С. Ольденбургом), а вел пропаганду совсем иного рода. Ольденбург С.С. Т. 1, с. 262.