Размеры помещения были внушительны, а обстановка составляла стандартный набор предметов – предел мечтаний высшего слоя российской военной и гражданской бюрократии. В дальнем от входа углу, за массивным дубовым столом с резьбой, еле виднелся невысокого роста генерал-лейтенант, весь заросший волосами, с какими-то шишками на лице, раздутый синеватый нос которого свидетельствовал о десятилетиях его поклонения Бахусу.
Перед столом, в дубовом с кожей кресле, сидел прямой начальник Петра, генерал-майор свиты Его Величества командир лейб-гвардии уланского Её Величества Государыни Императрицы Александры Фёдоровны полка князь Сергей Константинович Белосельский-Белозёрский.
Оба генерала вытянули шеи, чтобы из своего далека разглядеть красавца корнета, остановившегося в дверях.
Между ними и юношей был длинный-предлинный дубовый стол с массивными кожаными стульями вдоль него. Панели из морёного дуба, которыми были покрыты стены, за исключением одной, на которой висели несколько карт Европейской России, поглощали много света, падавшего от бра и двух медных люстр с лампочками Эдисона в виде свечей.
– Корнет, идите сюда, к нам! – позвал Белосельский-Белозёрский. По его тону Пётр заключил, что грозы с громом не будет, и, чеканя шаг, как на параде, приблизился к начальству. Он приготовился отрапортовать командиру корпуса о своём прибытии, но тот опередил его, махнул рукой и велел «рапорт отставить!».
Затем кряжистый Безобразов встал, обогнул свой стол и оказался лицом к лицу с юношей. В руках у него была коробочка. Генерал-лейтенант её открыл, достал какой-то знак и прицепил его к лацкану мундира Петра. Корнету было неудобно скосить глаза, чтобы разглядеть знак, и он вытаращил их на командира корпуса.
– Поздравляю! – пробасил Безобразов и пожал руку Петру. – А теперь отметим это дело и расскажешь, как тебе посчастливилось получить столь редкое отличие – Императорский знак в честь 300-летия Дома Романовых… Немногие члены Государственного совета получили такой, а в гвардии ниже полковника – никто…
Генерал-лейтенант хлопнул в ладоши. Казалось, прямо из стены возник лакей с подносом, на котором стояли шесть бокалов шампанского. Безобразов взял два себе, лакей два поставил перед князем и два – на краешек стола у того места, где стоял третий, пустой стул.
– За Государя и Дом Романовых! – провозгласил тост командир, и офицеры стоя приложились к бокалам. – А теперь рассказывай, почему Государыня Императрица Александра Фёдоровна повелела вставить твоё имя в списки представленных к этому знаку! – пробасил Безобразов.
– Ваше высокопревосходительство, ума не приложу, как это получилось… – искренне удивился Пётр. – И видел-то я Её вблизи только один раз… – Он снова пожал плечами.
Князь Белосельский-Белозёрский нахмурил вдруг лоб от умственного усилия, а потом, как старый царедворец, пришёл к выводу:
– Это не тогда ли, во время твоей командировки в Кострому со штандартом полка на закладку памятника в честь 300-летия Дома Романовых было? И ты, когда приехал, передал мне благодарность Государыни, что представителя Её полка включили в свиту во время пребывания Их Величеств в Ипатьевском монастыре?..
– А-а! – протянул вспомнивший этот радостный эпизод Пётр. – Тогда толпа в соборе притиснула меня почти на шлейф Государыни, и она очень благосклонно посмотрела на меня… И потом спросила, не тот ли я новенький корнет, который Ей в полку ещё не представлялся…
– Ну вот, видишь, наш улан почти что в случай попал! – хохотнул басом Безобразов. – Смотри не промахнись! Кстати, тебе ещё одно приятное известие: матушка князя Сергея Константиновича, – осклабился, изображая любезность Белосельскому-Белозёрскому, генерал-лейтенант, – княгиня Надежда Дмитриевна, видела на каком-то балу, как хорошо ты танцуешь. Будучи фрейлиной государыни императрицы Марии Фёдоровны, она рекомендовала тебя записать в реестр церемониальной части, откуда офицерам гвардейских полков присылаются личные приглашения на придворные балы… Так что завтра утром ты получишь приглашение на бал у вдовствующей императрицы в Аничковом дворце, который имеет быть место послезавтра. Князь расскажет тебе сейчас о порядке службы на балах… А сейчас поднимем бокалы за государыню императрицу, – выдержал секундную паузу генерал-лейтенант и, к разочарованию Петра, добавил: – Марию Фёдоровну!
Офицеры снова встали, со звоном чокнулись бокалами и единым духом их опустошили.
Безобразов сел, откинулся в кресле и, полуприкрыв глаза, видимо, стал вспоминать балы Александра Второго, при котором он начинал службу. Князь тоже откинулся в своём кресле и начальственным тоном принялся давать указания:
– Бал, господин корнет, это для гвардейца не забава, а трудная служба… От нашего полка надлежит прислать десять танцоров, и гордитесь, что вы попали в их число… Но не думайте там веселиться… Помните, что вы состоите в наряде и должны исполнять служебные обязанности… Танцуйте с дамами и занимайте их по мере возможности… Как новичку, скажу вам, что в день бала не рекомендуется пить ничего крепче кваса, не курить и не душиться слишком сильными духами – не всем они могут быть приятны… Строго запрещается держаться группой в одном месте, словно в губернском Дворянском собрании… Помните, что главный манёвр – рассыпаться и охватывать с флангов противни… виноват, дамское общество. И ещё один, теперь сугубо отеческий совет: больше одного танца с девицами на выданье не танцуйте, а не то в глазах света вы сразу станете кандидатом в женихи… Особенно если девица богата и дурнушка…
После этих слов Безобразов словно проснулся, открыл глаза и уставился на Петра.
– В назидание могу вам рассказать историю, которая случилась с моим товарищем кавалергардом, не буду называть его имя, во времена благословенной памяти Императора Александра Второго. На своё несчастье, мой сослуживец, тогда такой же молодой, как вы, корнет, попал на замечание из-за княжны Долгоруковой[86]. Впоследствии она стала морганатической супругой Императора… Так вот, княжна была очень хороша собой, и мой приятель, сам того не заметив, увлёкся ею и провёл около неё целый вечер. На следующий день он стоял в этом кабинете примерно на том же месте, что и вы. Ему было сказано: тебя представили княжне Долгоруковой… Ты мог и, скажем, должен был пригласить её на вальс… Но афишироваться целый вечер? Это просто невежественно!.. Разве ты не знаешь, каково её положение при дворе?.. Ты позоришь полк… Ступай и намотай себе это на ус… К счастью, Офицерское собрание после этого случая не отказало ему в чести носить гвардейский мундир… А ведь могло быть и хуже…
У Петра упало сердце. «Неужели они уже знают, что я влюблён в великую княжну Татьяну Николаевну, и хотят меня предупредить таким способом, чтобы я не наделал глупостей на балу?! Да откуда же им знать об этом, ведь я никому, кроме дедушки Ознобишина, не рассказывал об этом, а он меня никогда не выдаст! Наверное, старички свою молодость вспомнили…» – решил корнет и поблагодарил господ генералов за приглашение на бал и за подробную инструкцию о поведении гвардейца в Императорском дворце.
Его командир обратился с каким-то служебным вопросом к Безобразову, отчего корнет заключил, что с ним разговор окончен. Он щёлкнул каблуками, привлекая к себе внимание, и гаркнул:
– Разрешите идти?
Оба генерала поднялись, чтобы пожать на прощанье ему руку. Корнет немало подивился такой вежливости старых служак, но потом вспомнил поучения деда, который говорил, что в свете всегда делаются очень внимательными и любезными по отношению к тем, на кого была обращена монаршья благосклонность. Идя к двери, Пётр потрогал рукой холодный металл знака, который он так и не успел разглядеть, и понял, что неожиданное отличие, назначенное ему каким-то образом самой Императрицей, вероятно, и вызвало этот приступ заботы о нём двух старых придворных генералов.
Следующий день и утро перед балом прошли у Петра словно в тумане. Он машинально выполнял все служебные обязанности, машинально двигался, ел, пил, тренировал свою лошадь в манеже до тех пор, пока луч света не прорезал на минуту этого тумана: адъютант полка вручил ему плотный конверт с вензелем вдовствующей императрицы и красочно исполненным приглашением. На свободное место посреди яркой картинки в русском стиле красной тушью было вписано его имя. При передаче Сашок, намекая на их вчерашний разговор, бросил Петру:
86
Имеется в виду Екатерина Михайловна Долгорукова, с которой император Александр II создал новую семью с тремя детьми (две дочери, Ольга и Екатерина, сын Георгий). Екатерине Михайловне был дан титул княгини Юрьевской (по имени Юрия Долгорукого, к которому восходил её род). Княгиня Юрьевская умерла в Ницце 15 февраля 1922 г. на 75-м году жизни.