В Пасхальный вторник пришло письмо из Екатеринбурга от Mama и Мари. В нём кратко сообщалось, что все здоровы, но почему остановились в этом городе, который Papa считал самым опасным для Семьи, ничего не говорилось, хотя между строк второй депеши из большевистского центра Урала тоже явственно проступала мрачная угроза.
В эту ночь великая княжна Татьяна, как и в предыдущие, не могла заснуть. Уже стало светать, а мрачные думы всё не давали ей покоя. Перед её глазами проходили события этого страшного для Семьи года. Сначала была полная неизвестность с Papa, его отречение, арест Семьи в Царском, болезнь брата, сестёр и её собственная. Вспомнилось, как Mama вышла к полку солдат, окруживших Александровский дворец, просила их проявить благоразумие и не трогать царских Детей. Многие из солдат и офицеров помнили ещё тогда, как сёстры милосердия Александра Фёдоровна, Ольга Николаевна и она, Татьяна, ухаживали за ранеными воинами в царскосельском лазарете, выхаживали их… Тогда солдаты послушались Императрицу, не посмели вторгнуться во дворец. Какими решительными, волевыми и спокойными были отец и мать весь этот страшный год в заточении, когда с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Разве можно пережить все эти унижения, позор, издевательства, которые повторялись изо дня в день. Страшно вспоминать, что было, и ещё страшнее думать о том, что грядёт…
A Papa, их добрый и чуткий Papa, он выглядит совсем стариком, хотя пятьдесят лет ему исполнится через несколько дней. Сначала ни он, ни Mama не хотели бежать тайком из России и всё надеялись на скорое и почётное освобождение из ада заключения. Должны же их близкие родственники на тронах Англии, Дании, Испании помочь им! Как жаль, что вся Семья верила в это и отказывала тем офицерам, которые, как и Пётр, хотели освободить их силой!..
Она вспомнила, что её милый Пётр обещал сделать это, как только откроется навигация на Иртыше и Оби и можно будет по реке пройти в Обдорск, куда ежегодно приходят норвежские пароходы… Но снова препятствие – навигация ещё не открылась, а Семья разлучена: отец, мать и Мария заточены в Екатеринбурге… Конечно же она повезёт Алексея и сестёр в этот страшный город, даже если бы Пётр, как сказочный принц, появился сейчас перед ней и предложил немедленно выполнить своё обещание…
Через её мысли прорвался голос старшей сестры:
– Тань! Я написала Ане то, что говорил нам Papa: «Отец просит передать всем тем, кто Ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за Него, так как Он всех простил и за всех молится, и чтобы не мстили за себя, и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет ещё сильнее, но что не зло победит, а только любовь…» Ты ничего не хочешь добавить?
– Нет! Всё правильно!.. – отозвалась Татьяна.
На минуту ей представилось, как во сне, что гремит музыка и она выходит в свадебном платье и фате из церкви под руку с Петром. Улыбается отец, радуется мама, брат и сёстры… Из толпы, в которой видны лица многочисленной родни и блестят эполеты гвардейских офицеров, кричат: «Многая лета!..», поздравляют новобрачных. Какое это счастье! Ведь они так же сильно любят друг друга, как Mama и Papa!..
Но тёмная мгла застлала её взор. Где сейчас её Пётр, её герой?! Она вдруг поняла, что никогда не увидит его больше, что её жизнь, жизнь её дружной Семьи уже подошла к порогу, за которым сияет негасимый свет Вечности.
ЭПИЛОГ
Бульвар Эспланада в Гельсингфорсе, столице молодого независимого государства Финляндия, бывшего до декабря 1917 года частью Российской империи, к лету 1921 года забыл о том, что всего пять лет тому назад по нему прогуливались, переполняли кафе и рестораны щеголеватые русские морские офицеры с эскадры линейных кораблей Балтийского флота, имевших стоянку в порту и у острова-крепости Свеаборг. Тогда русская речь звучала здесь на каждом углу. Теперь финский и шведский языки начисто вытеснили русский из повседневного общения.
Достойные финские бюргеры и их дамы, совершавшие моцион по Эспланаде, не очень удивлялись, когда слышали, как два хорошо одетых господина, один – седой, высокого роста, чуть грузный старик с тростью и в старомодной шляпе, а другой – крепкий белокурый молодой человек, повыше ростом, чем его спутник, на ходу увлечённо обсуждали что-то по-русски. В Гельсингфорсе теперь осело много петербуржцев, бежавших из революционной России. Говорившие по-русски были Фёдор Фёдорович Ознобишин и его внук Пётр.
Сенатор предусмотрительно успел в последние дни Временного правительства перевести в финскую столицу свои капиталы, хранившиеся в Московско-земельном банке на Большой Морской. Зимой 17-го года, в разгар красного террора, Ознобишин перешёл от станции Белоостров по льду Финского залива на территорию получившей независимость Финляндии. Ему не пришлось сидеть в карантине. Барон Маннергейм[162], регент Финляндской республики, знал генерал-лейтенанта, сенатора Ознобишина. Маннергейм сам кончал Николаевское кавалерийское училище и был генерал-лейтенантом Российской императорской армии. Как кавалерист и бывший гвардеец, Маннергейм уважал Ознобишина. Он помог ему остаться на жительство в Гельсингфорсе, где сенатор решил дождаться падения большевиков.
Пётр вместе с оренбургским казачеством летом и осенью 18-го года воевал в войсках Колчака на Урале, затем перебрался в Добровольческую армию на юг России, сидел в Крыму и оттуда эвакуировался в Галлиполи. С большим трудом он вырвался в Париж, где теперь тихо жила его мать, графиня Лисовецкая. Ей пришлось продать из-за пилсудчиков, ненавидевших всех русских, фамильное имение в Польше. После смерчей гражданской войны, разбросавших семьи по всему свету, дочь с трудом разыскала отца, сенатора Ознобишина, сначала списалась с ним, а теперь приехала в Гельсингфорс повидаться и привезла с собой чудом обретённого сына.
Сейчас графиня отправилась в гости к своей давнишней знакомой, фрейлине Императрицы Анне Вырубовой, которая тихо жила на окраине Гельсингфорса и готовилась к пострижению в православный монастырь…
Ознобишин и Пётр целую вечность не видели друг друга и никак не могли наговориться. Конечно, главной темой их бесед неизменно оставалась Россия. «Как и почему мы её потеряли?» – вот вечный вопрос, ответ на который никак не могли найти ни дед, ни внук.
– …То, что вы говорите, grande-peré, – прервал размышления старика его спутник, – для меня слишком абстрактно… Я хотел бы всё-таки понять, почему погибла Царская Семья? Когда я воевал на Урале против красных, я встречался со следователем Николаем Алексеевичем Соколовым… Он считает, что в Екатеринбурге была злодейски убита вся Семья. Я служил тогда в штабе Колчака и видел, что никто, за исключением, может быть, сотни казаков и сотни офицеров, не хотел освободить Её из заточения в Ипатьевском доме. Колчак и его генералы, Директория, которая тогда правила в Сибири, так планировали своё наступление на большевиков, чтобы не коснуться Екатеринбурга, где в это время томилась Царская Семья… Я предлагал кавалерийский рейд, одновременно можно было поднять на восстание массу офицеров, которые тогда были и в самом Екатеринбурге, и в других городах Урала… Но мне запретили это из «высших стратегических соображений»… Почему Колчак и все так ненавидели Николая Александровича и Александру Фёдоровну? Почему до сих пор на них выливают потоки лжи и клеветы? Когда же Россия поднимется из нищеты, крови и грязи, куда её загнал наш собственный народ, предавший своего царя?!
Ознобишин с минуту шёл молча. Пётр тоже молчал, его лицо отражало душевную боль, которая при воспоминании о Царской Семье, о Татьяне мучила и терзала его.
– Николай Александрович был слишком добр и порядочен, чтобы удержать власть в России… Если бы на престоле был его Отец, то такого бы не произошло. Русский народ предал не царя, а самого себя… Россия не воспрянет, покуда она будет питаться ложью, клеветой, а злоба, ненависть друг к другу зависть будут царить в душах людей!..
КОММЕНТАРИИ
162
Маннергейм Карл Густав (1867 – 1951) – барон, финский фельдмаршал (1933), главнокомандующий финской армией в войнах против СССР (1939 – 1940, 1941 – 1944). В августе 1944 –марте 1946 гг. – президент. До 1917 г. – генерал-лейтенант русской армии.