Это хорошая мысль — относительно батальона — передала Н.П. то, что ты думаешь по этому поводу, — он только высказывает надежду, что они не будут ни в Одессе, ни в С.[980], но в каком-нибудь небольшом городе, где их легче держать в руках, — да и меньше соблазнов, чем в большом городе, — и следить за тем, чтоб они работали как следует.
Только что получила твое милое письмо, нежно благодарю. Вели Нилову ответить Долли, что она не может получить титула (без объяснения причины). Как она это себе представляет? Разве ее брак с Гревеницем не идет в счет? Она, думается мне, с ума сошла. С ней лучше иметь поменьше дела, — лучше всего пусть ей ответит Нилов, — ведь она была родственницей его жены, а Фредерикса сейчас здесь нет.
Я тоже с великой радостью думаю о нашей встрече — надеюсь, что к тому времени буду чувствовать себя лучше, сейчас совершенно никуда не гожусь. Представь себе, греческий Ники все еще в Павловске и, говорят, в ужасно нервном состоянии. Не могу понять, почему они его, наконец, не отпустят домой, он здесь ничем не может помочь, — или, быть может, это делается в доказательство добрых чувств, питаемых к нам?
Посылаю тебе бумагу насчет генерала Огановского[981] — прочти ее и сделай с ней, что найдешь нужным.
Теперь должна кончать. Небо прояснилось, солнце сияет. Беккер[982] приехала. Чувствую себя отвратительно. Благословляю и целую без конца.
Навеки вся твоя
Женушка.
Ц. ставка. 16 сентября 1916 г.
Моя ненаглядная,
Сердечно благодарю за дорогое письмо. Я рад, что посещение японцев и завтрак с ними прошли удачно, но мне жаль, что ты утомилась. Береги себя и не переутомляй свое бедное, дорогое сердце! Сегодня утром я написал дорогой мама с Сандро. Оказывается, этот идиот Родзянко написал ему очень дерзкое официальное письмо, на которое Сандро намерен отвечать очень резко. Он читал мне вслух выдержки из обоих писем — Родзянки и своего — его ответ составлен очень хорошо.
Со “Штандартом”, сколько я могу судить со слов Кирилла, произошло некоторое недоразумение. Я никогда ничего не приказывал Григоровичу, а только спрашивал его относительно этого места для Зеленецкого в будущем и высказал ему свое желание, чтоб Н.П. получил нашу яхту после З. Я говорил также об этом с адмиралом, он принял это совершенно спокойно, только спросил, будет ли это сделано к окончанию войны, когда будут поставлены котлы и закончена починка яхты. Кроме того, 3., действительно, в экипаже все делает за Кирилла, который часто отсутствует. И, наконец, я желаю иметь Н.П. при себе во время войны, а он нe мог бы отлучаться со службы, если б был сейчас капитаном.
Поняла — да?
Теперь пора кончать, любимая моя девчурка. Храни Господь тебя и дорогих девочек! Крепко целую.
Навеки твой старый
Ники.
Ц.С. 17 сентября 1916 г.
Мой ненаглядный!
Представь себе, только 1 градус тепла, а вечером было 2 градуса мороза, солнца нет. Прилагаю записку от нашего Друга к тебе, так как я просила Его особенно подумать о тебе и благословить твои новые планы. Милый, вели, пожалуйста, кому-нибудь отправиться посмотреть 4 тяжелые батареи, которые уже довольно давно стоят совершенно готовыми здесь в Ц.С. (так мне сказали), и никто и не помышляет об их отправке. У них есть снаряды (если не в достаточном количестве, то их всегда можно будет достать). — Если старый Иванов все еще в Петрогр., прикажи ему отправиться осмотреть все до мельчайших подробностей. (Сообщили об этом Боткину офицеры, так как они осматривали их.) Хорошо было бы отправить их отсюда, потому что солдаты не совсем надежны: несколько недель назад там происходили истории, пришлось послать стрелков, чтоб поймать иx в лесу, где они занимались чтением прокламаций. Эти 40 пушек стоят на площади без охраны — один молодой прапорщ. писал бумагу за бумагой и просил солдат для охраны их, так как он ежедневно по утрам замечает исчезновение то винта, то еще какой-нибудь мелкой части, и никто не обращает на это должного внимания. Я думаю, что было бы лучше всего, если бы ты неожиданно послал сюда какого-нибудь генерала для ревизии, — нам ведь ужасно нужны пушки нa войне, — только не предупреждай Сергея — пусть все произойдет совершенно неожиданно, он тогда тоже поймет, что следует всюду заглядывать. Ему следовало бы быть более деятельным. И почему Андрей здесь торчит? Разве нельзя назначить его куда-нибудь там в действующей армии, — не так, как эти 2 года? Он может служить и не в гвардии, так как там нет вакансий — Миша тоже служил в других местах. — Заставь родных побольше двигаться. – Род.[983] писал, что в батальоне было более 50 случаев дизентерии — это осенью, — здесь ею заболели ребенок гр. Нирод и один из наших раненых.
Хочу полежать до завтрака. Вчера принимала Бобринского — он меня очень тронул. Просил разрешения повидать тебя на будущей неделе.
Сейчас ярко засияло солнце, но я останусь на кушетке, надо принять приличный вид. — Нежно благодарю тебя, дорогой, за твое милое письмо, которое я только что получила. Милый, это Григоров., а не Кирилл говорил мне о З. и Н.П. — Как я хотела бы, чтоб Родз.[984] повесили — ужасный человек и такой нахал!— Кикнадзе опять ранен и лежит в нашем госпитале, — он много рассказывал Татьяне о наших моряках. У нас, кроме него, еще 4 новых раненых, — со среды не была в лазарете, увы! — Прощай, мое сокровище. Храни тебя Господь! Крепкий и нежный поцелуй шлет тебе твоя старая
Женушка.
Сообщил ли ты Пете, что он свободен? Что говорит Сандро относительно намерений Ольги?
Ц. ставка. 17 сентября 1916 г.
Моя нежно любимая!
Крепко благодарю тебя за твое милое письмо. Я очень огорчен, что ты себя плохо чувствуешь и что скоро появится m-me Б. Ты не должна хворать и страдать головной болью!
После нескольких ясных дней этой ночью погода резко изменилась, и теперь не переставая льет дождь, очень темно и тепло, но, пожалуй, это безразлично, так как мы все равно не вышли бы из-за опухоли на ноге или скорее ступне Бэби; он не может надеть башмака, но, к счастью, болей нет. Он одет и проводит целый день в комнате с круглыми окнами! Я, конечно, выйду пробежаться по саду. — На корабле или в Ливадии в такую погоду мы наклеивали бы фотографии в альбомы.
Я сказал Алексееву относительно батальона наших моряков — их отошлют обратно сейчас же после этого сражения. Семь корпусов пойдут там в наступление только бы Господь даровалим успех!
Сколько недель уже я мучаюсь из-за этого! — Если б у нас было больше тяжелой артиллерии, не возникло бы ни малейшего сомненья относительно исхода борьбы. Подобно французам и англичанам, они парализуют всякое сопротивление одним только ужасным огнем своих тяжелых орудий. — То же было и с нами в начале нашего наступления.
Храни тебя и девочек Господь! Целую тебя нежно, мое родное Солнышко, моя единственная и мое все! Целую девочек.
Навеки твой
Ники.
Ц.С. 18 сентября 1916 г.
Сокровище мое!
Горячее спасибо тебе за твое милое письмо. Так как я теперь по утрам лежу в постели, то я гораздо раньше прочитываю твои письма, доставляющие мне огромную радость. — Солнце, тучи, снег посменно — настоящая осень. Быть может, от этой переменной погоды Крошка чувствует себя хуже, но эта слабость в ноге при неверном движении или утомлении может легко причинить опухоль, — слава Богу, что нет болей.
Мы по вечерам поможем тебе клеить фотографии, если ты хочешь.
Я всецело уповаю на милость Божью, только скажи мне заранее, когда предполагается наступление, чтоб Он мог тогда особо помолиться — это имеет огромное значение, и Он понимает, что ты переживаешь.
Милый, я слышала, что у Палена отняли придворное звание, потому, что прочли его частное письмо к жене, в котором он обзывает тыл — “сволочь”, но я понимаю, что он так отзывается о нем. Однако это, наверное, — недоразумение, дело опять в немецкой фамилии, а он, в действительности, очень тебе предан. Немедленно и притом на полном основании, следовало сразу же зимой лишить Хвост.[985] мундира — он так низко вел себя, и это всем известно. Только Воейков и Андронн.[986] (против которых я снова предостерегала Штюр.) заступались за X. А теперь идет переписка между Алексеевым и этой скотиной Гучковым[987], и он начиняет его всякими мерзостями, — предостереги его, это такая умная скотина, а Ал., без сомненья, увы, станет прислушиваться к тому, что тот говорит ему против нашего Друга, и это не принесет ему счастья. — А теперь, мой светик, радость моя, прощай. Да благословит и сохранит тебя Господь!