Женушка.
14 декабря 1916 г.
Дорогая моя!
Нежно благодарю за строгий письменный выговор. Я читал его с улыбкой, потому что ты говоришь, как с ребенком.
Противно иметь дело с человеком, которого не любишь и которому не доверяешь, как Треп(ов). Но раньше всего надо найти ему преемника, а потом вытолкать его, — после того, как он сделает грязную работу. Я подразумеваю — дать ему отставку, когда он закроет Думу. Пусть вся ответственность и все затруднения падут на его плечи, а не на плечи того, который займет его место.
Посылаю тебе два списка кандидатов, которые он мне оставил, и письмо, присланное им вчера, где он опять возвращается к вопросу о назначении Макарова председателем Госуд. сов.
Рухлов очень хороший, сильный духом и порядочный человек, ненавидящий Коков(цова) и т.п. Ты должна знать, что председатель Гос. сов. назначается вновь каждый год, а также все члены.
В Румынии нехорошо. Мы послали и все посылаем войска, но им приходится делать длинные переходы (три недели), благодаря отвратительному состоянию железнодорожных путей. Теперь, наконец, решено взять их в наше заведование.
На 17-го дек. назначен здесь съезд генералов потому, что до этого дня у Гурко несколько совещаний.
Теперь должен кончать. Да благословит тебя Бог, моя душка, мое Солнышко! Нежно целую тебя и девочек и остаюсь твой “бедный, маленький, безвольный муженек”
Ники
Царское Село. 15 декабря 1916 г.
Любимый мой!
Прости меня за резкие письма — девочка вовсе не хочет обижать своего ангела, а пишет только любя. Она иной раз доходит до отчаяния, зная, что тебя обманывают и подсовывают неправильные решения. Как могу я быть покойной, когда Тр(епов) приезжает к тебе? Ведь ему удается внушать тебе неправильные решения! Только бы удалось найти ему преемника! Но многие говорят, что раз Мак(арова) сменят, его положение, в общем, улучшится. Видишь, как он держится за Макарова (которого я продолжаю считать лживым по отношению к нам) и хочет, чтобы он был во главе Гос. сов.! — Это уж слишком! Назначь решительного (сурового) Щегл(овитова). Он подходящий человек для этого места, он не допустит беспорядков и гнусностей. Я тебе верну бумаги завтра, когда хорошенько просмотрю их. Очень благодарю тебя (также от имени Гр.) за Мануйлова. Подумай, милый Малама сказал вчера в 5 часов, что от тебя не было бумаги (курьер приехал сегодня рано утром), а потому я должна была телеграфировать. Из этого хотели сделать целую историю, примешав туда разные имена (просто из грязных побуждений), и многие собрались присутствовать на суде. Еще раз спасибо, дорогой. Наш Друг был у нее[1079], — я не выходила из дома. Он уже давным-давно не выходит из дому, ходит только сюда. Но вчера Он гулял по улицам с Муней[1080] к Казанскому Собору и Исаакиевскому, — ни одного неприятного взгляда, все спокойны. Он говорит, что через 3 или 4 дня дела в Румынии поправятся, и все пойдет лучше. — Как хорош твой приказ — только что прочитала его с глубочайшим волнением! Бог да поможет и благословит тебя, дорогой мой! Не надо говорить “бедный, старый, безвольный муженек”, это убивает меня — прости меня — ты понимаешь, я знаю, меня и мою безмерную любовь, да, любовь моя? Я так ужасно, ужасно люблю тебя! — Маленький Кожевников (с Мурмана) придет к завтраку, а Н.П. — к чаю. Так можно будет насладиться каждым в отдельности. Пожалуйста, назначь Н.П. на яхту к Рождеству, дорогой мой.
Наш Друг говорит, что Калинин теперь должен выздороветь. Почему ты сделал его не М.В.Д., а Исп. Д.[1081] (моя мысль)? Молодой Pummux, который только что начал, уже утвержден (к его собственному удивлению). — Спала сегодня ночью только от 4 до 6, опять совсем потеряла сон, — мне нужно тебя!!
Солнце собирается выглянуть, очень глубокий снег, 6 гр. мороза. Аня и я хотим причаститься в воскресенье, так как теперь рожд. пост, — чтобы получить силу и помощь. — Я рада, что тебе понравилась икона, — разве ее лик не прелестен, хотя печален? Я посылаю 3лампадки от себя и детей Нов. Знам.. Млад. Б. М. на печке и Старице вместе с иконой. Съел ли ты ее яблоко?
Я очень рада, что ты велел Фредериксу ответить от нас обоих на эти милые телеграммы.
Почему генералы не позволяют посылать в армию “Р. знамя” (небольшая патриотическая газета)? Дубровин находит, что это — позор (я согласна)[1082], — а читать всякие прокламацииим можно? Наши начальники, право, идиоты.
Новый клуб, устроенный Треповым (для офицеров etc.), не очень хорош, я разузнала о нем. Офицеры нашего сводн. полка ходят туда, и все они встречаются там с Родзянко, манифестируя и приветствуя его там, — в высшей степени бестактно. Друг мой, Дубровин просит меня принять его, — можно или нет? Пожалуйста, скажи Трепову: Дума распущена до начала февр., так как им нужен срок, чтобы доехать домой (будет больше вреда, если они останутся; Родзянко и Трепов подстроили это вместе), — поверь совету нашего Друга. Даже дети замечают, что дела идут плохо, если мы Его не слушаем и, наоборот, хорошо, если слушаем. “Узкая дорога, но надо прямо по ней идти — по-Божьему, а не по-человеческому” — только надо смотреть на все мужественно и с большей верою.
Вот чудо (все говорят): “Варяг” пришел раньше других — шторм 40 балл. — от Гибралтара до Глазго. Вода не только хлестала сверху, но забиралась внутрь и увы! — всюду; машины неважны, их надо скорей чинить в Англии. Наш Друг волновался, когда они вышли из Владивостока, но они остались целы и невредимы, потому что Лили с верой ходила летом в Верхот(урье) и Тобольск сГр. и Ан. Благословения, любовь, ласки и поцелуи без конца, мой любимый муженек.
Жаль, что телефон так плох.
Твоя.
Кож(евников) был очень мил и много рассказывал. Надеюсь, что ты увидишь его раньше, чем он поедет обратно. Он приехал с Адм. У них было 3 крушения на новой линии. Вероятно, в феврале “Варяг” должен будет отправиться на 5 6 месяцев в Англию для ремонта, так как опасно оставить его так, — он стар и ненадежен. Англичане всюду милы, во всех портах помогают, где и как только могут. Бедному мальчику пришлось произносить речи в Англии. Говорят, что Ден прекрасный капитан, всегда спокоен, никогда не теряет головы. Страшная жара летом. Они плыли 5 месяцев. Их так качало (42), что орудия тащились боком по воде. Так приятно видеть его! Он не мог прийти в себя от изумления, что Анаст(асия) так растолстела и выросла.
15 декабря 1916 г.
Моя любимая!
Нежно благодарю тебя за милое письмо. В нем столько вопросов, что еще не знаю, как на все ответить. Самый серьезный, касающийся Воейкова, я решу, когда вернусь домой. Я считаю безусловно необходимым водворить мир и спокойствие среди всего населения нашей страны. Эта комбинация с переменами в Гос сов. сделает бесконечно много добра в смысле освежения всей атмосферы.
Я только что принимал румынского министра, который привез мне благодарность от Нандо в ответ на мое приветствие ему, в котором я старался подбодрить его. Диаманди — хороший, честный человек, который правильно смотрит на положение. Я рад, что тебе понравился мой приказ. Он был написан Гурко, — может быть, немного растянуто, но мне трудно было сокращать, так как смысл мог от этого пострадать. В субботу я очень занят с моими генералами и надеюсь отбыть в воскресенье после обеда. Какая радость!
Завтра возвращается наш Багратион-Мухранский из Стокгольма и Копенгагена. Вчера я принимал другого Багратиона, который с большим оживлением говорил о тебе и о своей великолепной дивизии.
Сегодня хорошая погода, 3 градуса мороза, и я повеселел. Теперь должен проститься с тобой. Да благословит тебя Бог, моя драгоценная женушка! Люблю тебя и нежно целую тебя, а также девочек.
Душой и сердцем с тобой.
Неизменно твой
“бедный, маленький, слабовольный муженек”
Ники.
Царское Село. 16 декабря 1916 г.
Мое любимое сокровище!
Утром 10 градусов мороза и маленькие розовые тучки! Все покрыто снегом.
Сегодня ночью спала пять часов, такое счастье! Боткин появился. Я его не принимала два месяца, по крайней мере, так как наизусть знаю, какие надо лекарства принимать, когда сердце слабо. Ну, он дал мне сильно действующие капли, потому что сердце очень расширено, и, конечно, велел мне лежать, что и делаю. Сегодня у меня только Шведов, а то я все время лежу на диване. Но я все-таки хочу причаститься в воскресенье, если только можно будет, а потому теперь прошу у тебя прощения, мой дорогой, за каждое слово, которое могло огорчить тебя — боюсь, что я бывала резка по временам, но только от отчаянья, бесконечной любви и желания помочь тебе. Прости меня, дорогой. Мне не следовало бы идти, я устала, но дух мой бодр.