Выбрать главу

Министерство внутренних дел не предпринимает никаких решительных шагов. Протопопов, на которого Царь и Царица так надеялись, просто испугался. Надежду спасти положение он возлагает на военные власти. Но военные власти Петрограда контролируются врагом Царя, командующим Северным фронтом масоном Рузским, который намеренно ничего не предпринимает и запрещает военным частям наводить порядок.

При потворстве военных властей 27 февраля в городе начинается открытый военный бунт, восстает батальон лейб-гвардии Волынского полка. В этот же день в Таврическом дворце Петрограда создаются два подрывных органа, взявшие власть в свои руки: Временный комитет Государственной думы, основу которого составили руководители российского масонства, и Исполнительный комитет Совета рабочих депутатов, возглавлять который стал масон Чхеидзе.

Положение для Царя усугублялось и тем, что его семья стала заложницей в руках изменников и подрывных элементов. Царь не получает от семьи никаких известий, а ведь сразу же после его отъезда заболевают тяжелой формой кори его дочери. Он об этом знает и беспокоится.

В этот момент Царь принимает роковое решение — он оставляет ставку (рано утром 28 февраля), где в его руках были огромные военные силы. и направляется в Петроград. Покинув ставку, он надеялся на верность и порядочность начальника штаба верховного главнокомандования Алексеева и командующего Северным фронтом Рузского. Но оба они были масонами и изменниками, в душе ненавидевшими Царя. Уехав из ставки, он передал им власть, которой они воспользовались в интересах давно уже разработанного заговора.

В ночь на 1 марта царский поезд был задержан на ст. Малая Вишера, в 150 верстах от Петрограда. После неудачной попытки добраться до Царского Села другим путем, Царь направляется в Псков, где находился штаб командующего фронтом генерала Рузского, и становится фактическим заложником в его руках. А дальше Рузский и Алексеев сделали все, чтобы подвести Царя к мысли о необходимости отречения. Полное отсутствие информации о положении дел в стране и о семье, манипуляции общественным мнением военного командования, обоснованная тревога за жизнь своей семьи, чувство безысходности в атмосфере измены и предательства людей, которым он доверял во всем, вынудили Николая II пойти на отречение. В этот роковой для России день Царь записал в своем дневнике: “Кругом измена, и трусость, и обман”.

А Царица, оторванная от своего любимого супруга, не зная, что с ним происходит, ибо письма ее уходили в пустоту, а ответов она не получала, находилась в ужасном состоянии, которое еще больше отягощалось серьезной болезнью ее детей и самой близкой подруги.

Царское Село. 22 февраля 1917 г.

Мой драгоценный! С тоской и глубокой тревогой я отпустила тебя одного без нашего милого, нежного Бэби. Какое ужасное время мы теперь переживаем! — Еще тяжелее переносить его в разлуке — нельзя приласкать тебя, когда ты выглядишь таким усталым, измученным. Бог послал тебе воистину страшно тяжелый крест. Мне так страстно хотелось бы помочь тебе нести это бремя! Ты мужествен и терпелив — я всей душой чувствую и страдаю с тобой, гораздо больше, чем могу выразить словами. Что я могу сделать? Только молиться и молиться! Наш дорогой Друг в ином мире тоже молится за тебя — так Он еще ближе к нам. Но все же как хочется услышать Его утешающий и ободряющий голос! Бог поможет, я верю, и ниспошлет великую награду за все, что ты терпишь. Но как долго еще ждать! Кажется, дела поправляются. Только, дорогой, будь тверд, покажи властную руку, вот что надо русским. Ты никогда не упускал случая показать любовь и доброту. — дай им теперь почувствовать порой твой кулак. Они сами просят об этом — сколь многие недавно говорили мне: “нам нужен кнут”! Это странно, но такова славянская натура — величайшая твердость, жестокость даже и — горячая любовь. С тех пор как они стали теперь “чувствовать” тебя и Калинина, они начали успокаиваться. Они должны научиться бояться тебя — любви одной мало. Ребенок, обожающий своего отца, все же должен бояться разгневать, огорчить или ослушаться его! Надо играть поводами: ослабить их, подтянуть, но пусть всегда чувствуется властная рука. Тогда доброта больше будет цениться, мягкость одну они не понимают. Удивительны людские сердца! И, странно сказать, у людей из высшего общества они не мягки и не отзывчивы. В обращении с ними нужна решительность, особенно теперь. Мне грустно, что мы были не одни во время последнего нашего завтрака, но твои тоже хотели тебя видеть. Бедная крошка Ксения с такими мальчишками, как у нее, и дочерью, вышедшей замуж в эту порочную семью, с таким лживым мужем[1090]! Мне глубоко жаль ее. Столько в мире печали и горя, великая сердечная скорбь гложет непрерывно! Так хочется покоя и мира, чтоб хоть немножко набраться сил и продолжать бороться и пробиваться по этому тернистому пути к сияющей цели!

Надеюсь, что никаких трений или затруднений у тебя с Алексеевым не будет и что ты очень скоро сможешь вернуться. Это во мне говорит не одно только эгоистическое желание. Я знаю слишком хорошо, как “ревущие толпы” ведут себя, когда ты близко. Они еще боятся тебя и должны бояться еще больше, так что, где бы ты ни был, их должен охватывать все тот же трепет. И для министров ты тоже такая сила и руководитель! Вернись скорее — ты видишь, я прошу тебя не за себя и даже не ради Бэби — об этом ты сам всегда помнишь. Я понимаю, куда призывает долг, — как раз теперь ты гораздо нужнее здесь, чем там. Так что, как только уладишь дела, пожалуйста, вернись домой дней через десять, пока все не устроится здесь, как надо. Твоя жена — твой оплот — неизменно на страже в тылу. Правда, она немного может сделать, но все хорошие люди знают, что она всегда твоя стойкая опора. Глаза мои болят от слез. Со станции я поеду прямо к Знаменью — именно потому, что бывала с тобой там раньше, это успокоит и укрепит меня, и я помолюсь за тебя, мой ангел. О, Боже, как я люблю тебя! Все больше и больше, глубоко, как море. с безмерной нежностью. Спи спокойно, не кашляй пусть перемена воздуха поможет тебе совсем оправиться. Да хранят тебя светлые ангелы, Христос да будет с тобой, и Пречистая Дева да не оставит тебя! Наш Друг поручил нас ее знамени. Благословляю тебя, крепко обнимаю и прижимаю твою усталую голову к моей груди. Ах, одиночество грядущих ночей — нет с тобой Солнышка и нет Солнечного Луча! Вся наша горячая, пылкая любовь окружает тебя, мой муженек, мой единственный, мое все, свет моей жизни, сокровище, посланное мне Всемогущим Богом! Чувствуй мои руки, обвивающие тебя, мои губы, нежно прижатые к твоим — вечно вместе, всегда неразлучны. Прощай, моя любовь, возвращайся скорее к твоему старому

Солнышку.

Пожалуйста, съезди к образу Пречистой Девы, как только сможешь. Я так много молилась за тебя там.

Ц.С. 23 февраля 1917 г.

Мой ангел, любовь моя!

Ну, вот — у Ольги и Алексея корь. У Ольги все лицо покрыто сыпью, у Бэби больше во рту, и кашляет он сильно, и глаза болят. Они лежат в темноте — мы завтракали еще вместе в игральной. П.В.П.[1091] читает ему, я слышу его голос, я сама на Ольгином диване. Мы все в летних юбках и в белых халатах, а если надо принять кого (кто не боится), тогда переодеваемся в платья. Едим в красной комнате. Если другим не миновать этого, то я хотела бы, чтоб они захворали скорее. Это веселее для них и не продлится так долго.

Аня может тоже заразиться. Она лежит в постели и кашляет, вчера у нее было 38, а после приема лекарств температура упала. Только что получила твою телеграмму, что ты прибыл благополучно — слава Богу! Представляю себе твое ужасное одиночество без милого Бэби — он просил телеграфировать тебе. Ему и Ольге грустно, что они не могут писать тебе — им нельзя утомлять глаза. Все целуют тебя крепко, крепко. Ах, любовь моя, как печально без тебя — как одиноко, как я жажду твоей любви, твоих поцелуев, бесценное сокровище мое, думаю о тебе без конца! Надевай же крестик иногда, если будут предстоять трудные решения, — он поможет тебе. Ездила в деревню Алекс. с Т., М. и А. в закрытом автомобиле, встретили много матросов и Кублицкого, говорила с ним. Он рассказал, что Хвощинский видел, как ты проехал.