До конца жизни Некрасова их отношения оставались дружескими (они и по возрасту не сильно различались — Ефремов был на девять лет младше). Очевидно, Некрасов нравился Ефремову не только как поэт, но и как человек. Нравилась ему и Зиночка, и он однозначно встал на ее сторону в конфликте с Анной Алексеевной. Впоследствии Ефремов категорически откажется принимать какое-либо участие в затеянном Буткевич издании посмертного собрания стихотворений Некрасова. Видимо, Некрасову были интересны беседы с Ефремовым, много знающим о книгах и литераторах, некоторые из рассказанных приятелем историй он использовал в предсмертных автобиографических набросках.
Единственный небольшой конфликт произошел между ними в следующем году и был связан с разногласиями по работе в Литературном фонде. Некрасову было поручено посетить третьестепенного литератора Шкляревского, подавшего прошение о материальной помощи, с целью выяснения необходимости ее оказания. После визита Некрасов составил краткий отчет: «По поручению Комитета посетил я г. Шкляревского. Трезвость полная; бедность, начиная с одежды и кончая столом и двумя стульями, находящимися в квартире, несомненная, которую г. Шкляревский скорее старается скрыть, чем выказать; любовь к литературе и труду своему — доводящая слушателя до умиления и подкупающая в пользу г. Шкляревского. Этот автор много уже получил из Общества, и я думаю, что и вперед мы не минем ему помогать. Как только он захворает на месяц или напишет такую вещь, которой не посчастливится ни в одной из редакций, ему доступных, он опять, вероятно, обратится к Обществу, и не помочь ему трудно. Он весь живет в своей литературе. У него составлены: алфавитный указатель статей, написанных им; изданий, где они помещались; издателей, с которыми он имел сношение; отзывов (к сожалению, чаще неодобрительных) об его сочинениях и пр. и проч, и проч. Словом, видно, что он вечно будет писать, отказываясь даже от более выгодных занятий, и как таланта у него немного, то придется ему время от времени помогать. Во всяком случае, я в настоящем случае не нашел причины отказать г. Шкляревскому в пособии, которое Общество в количестве 50 р. уполномочило меня выдать ему». У Ефремова сложилось другое представление о просителе: «Я узнал, что пьяница горький и недели за две до разговора, бывшего 23 марта, т. е. около времени получения пособия, пришел совсем пьяный, всё декламировал стихи г. Некрасова и заснул в лавке… Шкляревский… характеристикой которого была выставлена «трезвость полная, бедность и охота к труду».
Разногласие, видимо, возникло не из-за Шкляревского, а из-за чрезмерно резкого тона Еферемова, в высказывании которого можно было углядеть упрек и сомнение в добросовестности Некрасова. Это разногласие, выпукло показывающее разницу в характерах приятелей, и еще одно, по поводу помощи Вейнбергу, привели к размолвке, которая была прекращена после письма Ефремова: «Чтоб кончить раз навсегда с недоразумением и избавиться от услужливых передач в обе стороны преувеличенных толкований, скажу Вам, Николай Алексеевич, что у меня есть, к сожалению, очень немного таких дорогих личностей, к которым я не могу относиться равнодушно, именно потому, что люблю их и уважаю. Высоко ставя их, я отношусь к ним с какой-то ревнивой раздражительностью и волнением человека, у которого затрагиваются его лучшие привязанности. Много тяжелого раздумья предшествует моим безумным выходкам, но, поставив себя в положение «виноватого», я тем самым даю себе право стать в прежнее отношение, если будет понято чувство, меня руководившее. Поверьте, что я ни с какой речью не обращусь к человеку, которого не ценю высоко стоящим в нравственном отношении. Может я не передал того, что желал Вам сказать, но уверен, что Вы сами разберете, в чем дело». Некрасов ответил дружески, радуясь ликвидации недоразумения: «Милый Петр Александрович. Словно что дорогое, потерянное нашел я, поговорив с Вами и получив Ваше письмо. В жизни многие люди терпят от излишней болтливости, я же часто терпел от противоположного качества и очень рад и благодарен себе, что отступил на этот раз от своей привычки молчать, а еще более благодарен Вам за Ваше письмо, в котором вся Ваша чудная душа». Дружба была восстановлена.