Может быть, единственным проявлением оригинальности во всей «тетрадке» был принцип отбора тем для подражания. Так, у Некрасова совершенно отсутствует специфическая бенедиктовская «эротика» («Люблю я Матильду, когда амазонкой / Она воцарится над дамским седлом, / И дергает повод упрямой рученкой, /И действует буйно визгливым хлыстом. / Гордяся усестом красивым и плотным, /Из резвых очей рассыпая огонь…»). Практически нет у него и исторических сюжетов, которые любили эпигоны (возможно, юный поэт чувствовал себя здесь крайне неуверенно, имея в гимназии «тройку» по этому предмету). Пожалуй, можно увидеть некоторое проявление индивидуальности в предпочтении мрачного колорита, тем смерти и страдания, доминирующих в сборнике, в целом окрашенном довольно пессимистически. Мрачность эта тоже заимствована из журнальных стихов — и, конечно, не потому, что была созвучна струнам души молодого эпигона. Очевидно, она больше всего ассоциировалась у него с поэзией как таковой; задача стихотворца с самого начала представлялась ему не в том, чтобы радовать и выражать радость, но в том, чтобы изливать горечь и злобу, боль и отчаяние, гнев и обиду. Только в этом отношении «Мечты и звуки» можно считать далеким предвестием «настоящего» Некрасова.
ПРОВИНЦИАЛЬНОЕ ДАРОВАНИЕ
В ПЕТЕРБУРГЕ
Неуспеваемость, вызванная полным отсутствием прилежания и какого-либо интереса к учебе, привела к закономерному результату. Сначала Николай остался в пятом классе на второй год, затем на третий, а начиная с июля 1837-го совсем перестал посещать занятия. 18 июля 1838 года Алексей Сергеевич Некрасов подал гимназическому начальству прошение: «Сын мой Николай, обучавшийся в ярославской губернской гимназии в 5-м кл[ассе], по расстроенному его здоровью, взят был мною для пользования в дом мой и продолжать науки в гимназии не мог; по выздоровлении же ныне я желаю определить его в Дворянский полк[13], потому покорнейше прошу выдать ему свидетельство о знании наук, коим он во время бытности в гимназии обучался, равно о поведении его. Подлинное подписал: помещик майор Алексеи Некрасов». Так, можно сказать, бесславно закончилось гимназическое обучение будущего поэта. Некрасов оставляет гимназию, не окончив пятый класс. Остается неизвестным, как, собственно, он провел целый год, в который, как значилось в выданном гимназией свидетельстве, совершенно не посещал занятий. Жил ли он в Грешневе (что более вероятно) или в Ярославле (что менее вероятно)? Знали ли родители, что сын фактически бросил учебу?
Можно лишь предполагать, как возникло решение отправить Некрасова в Дворянский полк. Видимо, фиаско со «статским» образованием сына дало возможность отцу «выступить вперед» и настаивать на образовании военном. Как уже говорилось, военная карьера была Алексею Сергеевичу понятнее и ближе. В николаевском государстве она к тому же была и наиболее выигрышной в смысле чинопроизводства и материального благополучия. Возможно, выбор именно петербургского (а не провинциального, которое обошлось бы дешевле) военно-учебного заведения был результатом некоторого компромисса между отцовским и материнским взглядами на способности и жизненные перспективы сына, и представлявшаяся возможность жить в столице должна была подсластить горькую пилюлю. Однако план изначально имел существенный изъян, сводивший его на нет, о котором А. С. Некрасов, возможно, не знал: в этом году набор в Дворянский полк не проводился.
Очевидно, Николай не имел выбора. Сказать, однако, что он ехал неохотно, было бы неверно. Скорее перспектива жизни в Петербурге его привлекала и, не исключено, даже вызывала восторг. Но вызвано это было не предстоящей учебой. Он собирался стать в столице знаменитым поэтом — это поприще представлялось ему бесконечно более блестящим и доходным, чем военная лямка, которую полжизни тянул его отец. Поэтому тетрадка стихов, которую Некрасов брал с собой, казалась ему намного более важным средством достижения жизненного успеха, чем отцовские рекомендательные письма влиятельным особам. При этом, видимо, возможность стать известным поэтом твердо связывалась в сознании юного Некрасова с пребыванием в столице. Мыслей о каких-то других путях «войти в литературу» (например, отправить стихи по почте в петербургский литературный журнал) ему тогда в голову не приходило. Это связано со специфическим «провинциальным» представлением о литературе как роде занятий, которое сложилось у Некрасова в Ярославле: литературной жизни в городе практически не было, и начинающий поэт мог судить о ней только по образу литератора, создававшемуся в тех стихах, которые он читал в журналах и которым сам подражал. Как ни странно, в данном случае это был худший из источников информации. Литература всегда склонна мистифицировать собственный образ, представать перед читателем в идеализированно-возвышенном виде. И особенно активно этим занимались писатели-эпигоны, изображая литературную жизнь как подмостки для деятельности возвышенных гениев, составляющих бескорыстное братство избранных, живущих в сферах чистой поэзии. В этом фантомном мире присутствовали и бескорыстные восторженные поклонники искусства, и меценаты, готовые осыпать золотом художника или поэта и ради самого искусства, и ради того, чтобы быть запечатленными в его бессмертных стихах. Гений в этом мире способен приносить своему носителю не только «святые» порывы вдохновения, но и славу, и богатство. Главный герой «драматической фантазии» Нестора Кукольника «Джюлио Мости», напечатанной в 1836 году в пятнадцатом томе «Библиотеки для чтения», восклицал:
13
Дворянский полк — военно-учебное заведение, созданное в 1807 году (Волонтерный корпус) при 2-м кадетском корпусе; туда принимались дворянские сыновья, окончившие губернские кадетские корпуса или (до 1851 года) сдавшие вступительные экзамены. С 1832 года стал самостоятельным учебным заведением второго класса с приготовительным и общим курсами (в учебных заведениях первого класса добавлялся специальный курс).