До середины августа Некрасов, видимо, гостит у молодоженов в Ярославле, а затем приезжает в Грешнево. Ему уже не стыдно показаться на глаза отцу. В деревне Некрасов охотится («…теперь последнее время порош, и я с утра до вечера на поле — травлю и бью зайцев… Это моя страсть, в этом занятии я провел всё время пребывания здесь; в городе был не больше трех дней», — пишет он Кони в ноябре 1841 года), продолжает сочинять и как столичный сноб интересуется местной литературной продукцией и театральной жизнью, обещая своему патрону Кони прислать в журнал «уморительный» обзор под названием «Ярославская литература». Теперь в глазах родных и близких он уже не строптивый юнец, пропадающий в столице, а настоящий петербургский литератор.
Пробыв на родине несколько месяцев, Некрасов в январе 1842 года покидает наскучившую провинцию. Возвратившись в Петербург, поселяется на третьем этаже дома 25 (Головкина) на той же Разъезжей улице, на которой остановился, впервые приехав в столицу. Теперь это уже вернувшийся к себе столичный журналист, собирающийся продолжить карьеру.
Прежде всего стоило отказаться от деления литературы на «высокую» и «низкую» и начать серьезно относиться к журнальной работе как к своей профессии, делу жизни. Здесь есть свои «верхи» и «низы», различающиеся уже не по «темам» и формам, которые литератор избирает, а по тому, насколько серьезное содержание он может вложить в легкие формы. Для существования в журнальной литературе вовсе не обязательно оставаться «тлей» — она предоставляет возможности развития таланта и духовного роста. Тот же Кони был автором и ничтожных поверхностных однодневок, ничем не выделяющихся из сотен других, и ставшего классическим водевиля «Петербургские квартиры», содержавшего серьезную критику современной общественной жизни, пусть и заключенную в легкую непритязательную форму. Театральная критика, фельетон, обзор городских новостей вполне пригодны и для серьезного содержания. В сущности, даже господствующее положение потребителя на этом литературно-театральном рынке не являлось фатальным препятствием для такого развития. Да, нужно соответствовать запросам публики. Но, возможно, ее подлинные запросы вовсе не так примитивны и поверхностны, а на самом деле намного более серьезны. Она ищет в театре и журналистике развлечения и отвлечения, но виновата в этом не только она, но и сама театральная литература и журналистика. Здесь и проходит граница между «высокой» и «низкой» литературой. Обе обращаются к публике, при этом вторая паразитирует на необразованности читателя или зрителя, развлекает, отказываясь участвовать в их подлинных делах и заботах, тогда как первая, видящая в публике серьезного собеседника, а в ее пожеланиях требование говорить о серьезных проблемах общества, просвещает.
Именно в направлении такой литературы и начинает двигаться Некрасов. Происходившие изменения видны прежде всего в его театральных рецензиях. В 1840 году, когда Некрасов только начинает их писать, и в 1841-м, когда пишет их уже изрядное количество, эти рецензии не выходят за пределы бойкой заурядности. Состоят они обычно из краткого пересказа сюжета, ориентированного на очень простую и отчасти даже невежественную публику (рецензируя постановку шекспировской трагедии, автор считает необходимым изложить сюжет «Кориолана»), и кратких оценочных замечаний, обычно касающихся технических сторон постановки или построения текста: порицающих недостаток действия или, наоборот, хвалящих его живость и очень субъективно и поверхностно употребляющих похвалы другого типа (например, за «жизненность» характеров или «теплоту» отношения драматурга к своим персонажам).
У автора этих рецензий и обзоров имеется в целом «правильная» шкала ценностей: он не сомневается, что Шекспир лучше, чем популярный автор водевилей Коровкин, однако объяснить, чем именно лучше, пока не может и ограничивается общими похвалами Шекспиру и иронией в отношении Коровкина. Несмотря на нее, чувствуется, что мир Ленского или Григорьева рецензенту всё еще существенно ближе и понятнее, чем мир Шиллера и Мольера.